Но Торбэк не мог признаться Сэцуко, что не знает Лондона и никогда там не бывал. Он рассказал ей о Лондоне все, что слышал о нем от других.

Темза, Тауэр, Гайд-парк, Пиккадилли! Но для Сэцуко и этого было достаточно. Остальное добавила ее фантазия.

— Как только меня зачислят, сейчас же отправят учиться в Лондон, — сказала она, покраснев от возбуждения, — на курсы. Целых два месяца будем учиться! А потом еще курсы в Японии.

Перебирая пальцами льняные кудри Торбэка, она с беспокойством спросила:

— А вдруг я оскандалюсь там, в Лондоне? Ведь я до сих пор не уверена в своих знаниях.

— Не беспокойся, все будет в порядке, — словно отводя от нее грустные мысли, Торбэк погладил Сэцуко по голове.

— Не скажи, ведь учиться придется на английском языке. Там будут учить, как ухаживать за детьми, как сервировать стол, как оказать первую помощь больным, и все-все на английском. Мне даже подумать страшно…

— Ничего, справишься и с этим! А я буду молиться за тебя.

— Спасибо тебе, дорогой. Но, боже, какой конкурс… Может, твои молитвы помогли мне. Ведь я уже совсем решила, что все кончено, и вдруг — на тебе, выдержала. Тут поневоле поверишь в чудо.

— Так оно и есть. Все это деяния господа.

— Теперь бы на курсах не провалиться. — Сэцуко тяжело вздохнула и прижала руки к груди. — Как только начну работать, накуплю себе всякой всячины, познакомлюсь с городом…

Ее глаза были мечтательно устремлены вдаль.

— Ты знаешь, мы будем летать только до Гонконга. Там нас будут сменять стюардессы-китаянки. А в обратный рейс — через два дня. Эти два дня мы будем совершенно свободны и предоставлены сами себе…

Сэцуко замолчала: она видела себя уже в Гонконге…

А Торбэк думал о своем. Из головы не выходил приказ Ланкастера о том, что Сэцуко должна стать соучастницей в его махинациях. Ведь он так и сказал: «Как только ваша Сэцуко приступит к своим обязанностям, ее тотчас же нужно использовать в соответствии с нашими планами. Надеюсь, она не будет противиться». Господин Ланкастер всегда подчеркнуто называл ее «ваша Сэцуко».

— Когда ты уедешь в Лондон, — сказал Торбэк, — я денно и нощно буду молиться за тебя и писать тебе. Ведь вдали от дома тебе станет очень тоскливо. А читая мои письма, ты будешь чувствовать меня как бы рядом с собой.

— Спасибо тебе, Бэк! Ведь, по правде говоря, я боюсь этого Лондона, боюсь одиночества. Как бы я хотела получать твои письма каждый день. Хотя я буду там и не одна, но бог знает, найду ли себе подругу, — как бы жаловалась Сэцуко, поверяя ему свои опасения, и все время нежно терлась щекой о его шею.

А он утешал ее, и казалось, его слова снимают тревогу с ее сердца.

Итак, Сэцуко принята!

Торбэк поспешил сообщить об этом Ланкастеру.

— Я же вам говорил, что все обойдется, — с едва заметной усмешкой отвечал коммерсант, — через три месяца паша почтовая голубка уже будет летать.

— Правда, она до сих пор не уверена в своих силах, боится оскандалиться с английским в Лондоне, на курсах.

— Ничего, и там все будет в порядке, — уверенно заявил Ланкастер, — не зря ведь претенденток были сотни, а попала она. Насчет языка пусть не беспокоится. Она быстро освоит лексику стюардессы. Гораздо важнее, — тут Ланкастер приблизил свое лицо к лицу Торбэка, — обучить ее другим обязанностям.