Нет, как это часто бывает с Мириам, её желание жить основано на злобе и ярости — рот наполняется кислотой, которая приводит девушку в чувство, способное саботировать её собственные планы.

Она на самом деле хотела покончить собой.

В этом есть смысл. Харриет была права.

Её жизнь была полным дерьмом. Мириам была сучкой судьбы. Мухой, летящей на дерьмо, плесенью, пожирающей отличный банан.

Она решила, что пришло время умереть.

Лежа на холодном, окровавленном полу, Мириам ощутила на груди тяжесть пистолета. Легонько подталкивая, затрачивая слишком много усилий, она повернула его так, чтобы дуло упиралось ей в подбородок.

Мириам взвела курок. Чтобы уже наверняка не промахнуться, она поплотнее прижала дуло к подбородку.

Но потом она увидела…

Две тени под дверью ванной.

Две тени, равные двум ногам. Ногам Харриет.

Мириам решила, что та подслушивает под дверью.

И это разозлило девушку.

Это было её мгновение. Её смерть. Харриет обставила всё довольно поэтично, но сейчас эта дура топчется по другую сторону двери, шныряет, высматривает.

Мириам поднимает пистолет. У неё такое ощущение, что мышцы готовы оторваться от кисти и уйти в собственное плавание по осколкам зеркала.

Она не стала прицеливаться, не стала представлять, где и как именно стоит Харриет. Всё случилось инстинктивно. Автоматически.

Она выстрелила: бах.

Пару секунд спустя раздалось бормотание («лапша на ковре») и грохот.

* * *

Мириам переступает через труп. Её измученному телу требуется масса усилий, чтобы с этим справиться. Прежде чем выйти из ванной, девушка смотрится в зеркало — лицо похоже на серую наволочку, набитую мягкими шариками. Бледная кожа резко контрастирует с красными кровавыми подтеками.

Мириам похожа на сцену убийства.

Но она жива, думает Мириам, стоя над телом Харриет.

Коренастая женщина лежит, открыв рот, кровь и мозги уже довольно прилично впитались в ковер.

Мириам переводит взгляд на перчатки Харриет.

— Похоже, мы всё-таки узнали, как ты умрешь, — говорит она. Такое ощущение, что у Мириам рот забит камнями или патокой. Девушка пытается засмеяться, но это слишком болезненно. Она кашляет. И опасается, что может выплюнуть свои собственные легкие. Каждый квадратный миллиметр тела отдает болью.

Мириам слегка пинает Харриет, опасаясь, что маленький Наполеон вцепиться зубами ей в ахиллово сухожилие, но женщина не являет чудесного воскрешения.

Итак: Луис.

Мириам не особо верит, что сможет его спасти. Но она знает, что будет там, когда всё случится. Так было в её видении.

Вопрос в том: где?

Нет. Стоп. Первый вопрос: когда?

Мириам нагибается — ой-ой-ой — и находит телефон Харриет в кармане брюк.

16:30

Луис умрет через три часа.

С мобильным телефоном в руке Мириам проходит через гниющую кухню в стиле 70-ых годов, и выходит через полуоткрытую дверь. Снаружи над длинными рядами тощих сосен протянулось серое небо.

Гравийная дорога, огибающая коттедж, исчезает среди деревьев.

Рядом на кривом заборе уселась толстая ворона, она пялиться на девушку.

— Понятия не имею где я, — обращается Мириам к птице. — Спасибо за помощь.

«Хорошо, думай, — размышляет она. — Сосновая пустошь Нью-Джерси. Вроде бы так, да? Какой-то миллион акров низкорослого кустарника и супеси. А Луис умирает на маяке. В Нью-Джерси их не так уж и много… ох-х-х-х, где-то примерно пара десятков. Думаю, смогу обшарить их все за оставшиеся три часа, как только доберусь до цивилизации. Которая вот там, стоит только за угол завернуть, а под «завернуть за угол» я подразумеваю «до хрена километров»».