Дальнобойщик выглядит в точности так, как и его тень: руки размером с ветчину, плечи как куски гранита, грудь — гроздь бочек, связанных между собой. Но мужчина чисто выбрит, у него нежное лицо и добрые глаза, а волосы цвета песка на пляже.

«Наверное, насильник», — думает Мириам.

В кабине тоже чисто. Даже слишком чисто: ни пылинки, ни соринки. «Урод, любящий контроль; урод-чистюля; серийный маньяк-насильник-убийца, который носит-кожу-убитых-им-женщин», — думает Мириам. Радиоприемник крепится на хромированной пластине. Сидения обтянуты коричневой кожей («наверное, человеческой»). Пара игральных костей — полых, алюминиевых с выбитыми точками — свисают с зеркала заднего вида и лениво крутятся.

— Вся жизнь — это игра в кости, — говорит она.

Франкенштейн смотрит на Мириам так, словно находится в недоумении.

— Куда едешь? — изучающе на неё глядя, спрашивает он.

— Никуда, — отвечает она. — Куда-нибудь.

— Тебе всё равно?

— Не то чтобы. Просто убираюсь подальше от мотеля и тех двоих придурков.

— А что если я еду до другого мотеля?

— Если только это не тот же самый мотель, то нам по пути.

Франкенштейн выглядит задумчивым. Его огромные руки плотно лежат на руле. Мириам гадает, не думает ли он том, что планирует с ней сделать. Или может быть, задумался, что сделает с её отполированным черепом. Мириам представляет, какая хорошая получилась бы из него конфетница. Или лампа. Она была в Мексике, сколько, два года назад? Во время празднования Дня мёртвых? Все эти ofrendas [5] — бананы, хлеб de muerto, бархатцы, манго, красные и желтые ленты. Но что действительно овладевает её вниманием — это сахарные черепа: застывшая меренга, усыпанная разноцветными конфетами; у каждой черепушки широкие глазницы и ухмыляющиеся рты, блаженствующие от своей кончины. Может, этот парень достаточно хорош, чтобы сделать нечто подобное и с её головой. Можно залакировать сахаром. Вкуснотища.

— Я Луис, — говорит Франкенштейн, прерывая фантазии Мириам.

— Чувак, — отвечает она, — я не собираюсь заводить друзей. Просто хочу убраться подальше.

«Это его заткнет», — думает Мириам. Так и происходит. Он лишь становится более задумчивым. Франкенштейн — Луис — покусывает губу. Он стучит пальцами по рулю. Злится? Грустит? Готов её изнасиловать? Ей трудно понять.

— Хорошо, — говорит Мириам, — желаешь поговорить, прекрасно. Конечно. Да. Давай поболтаем.

Он удивлен. Молчит.

Мириам решает, что всю тяжелую работу будет делать сама.

— Хочешь узнать про фингал? — спрашивает она.

— Про что?

— Синяк. Фингал. Ты заметил его, как только я залезла в грузовик, не ври. — Мириам прокашливается. — К слову, отличный грузовик. Такой блестящий. — Она думает: «Ты, наверное, полируешь его волосами таких красивых девушек, как я». Мириам находит время, чтобы похвалить себя. Обычно, она бы сказала нечто подобное вслух, последствием чего стал бы пинок под зад в сторону залитого дождем шоссе.

— Нет, — говорит он. — Я хочу сказать, да, я видел. Но тебе не обязательно рассказывать…

Мириам открывает сумку и начинает в ней копаться.

— Ты выглядишь смущенным.

— Смущенным.

— Да.