– Мария! – сказал Иван Александрович. – Мария Илич!

Женщина, не отрываясь, смотрела на него, потом медленно кивнула.

– У нас всех есть имена, – сказала она.

– Прости, нам они не известны.

– Разве?

– Я знаю! – вскричала Ольга. – Понятия не имею, откуда, но знаю! – Она вытянула вперед руку, указывая на мужчину: – Ты Зоран… И твое прозвище – Вук! Это значит Волк. Все так звали тебя в родной деревне, потому что ты был нелюдимый, молчаливый и сильный. А ты… – Ольга обернулась к пожилой женщине, но ее опередила Диана.

– Я тоже знаю! – громко сказала она. – Милица! Вы Милица Стоянович. Вы сочиняли песни, пока не заболели! Красивые песни – про любовь, дружбу и отвагу; про то, как шумит зеленый лес, про шуструю речку, которая лентой вьется вдоль берегов. Про добрых людей, которые сажают виноград и пшеницу…

– Ты ведь Кика, верно? – сам не понимая, откуда ему это известно, проговорил Матвей, обращаясь к девочке. – Ты немая – всегда была такой, с самого рождения. Твои родители умерли, остался только брат, который растил тебя. Но его убили на войне, и ты осталась совсем одна.

Вера Ивановна, до той пор молчавшая, посмотрела на старика и сказала:

– Ваше имя Слободан, но вам оно никогда не нравилось. Жена называла вас Пецо, а вслед за ней так стали звать и все остальные. Вы пережили ее на двадцать лет. И сейчас она ждет вас – ждет так давно, а вы все не приходите. Боря сказал мне. Вы не можете прийти, потому что застряли здесь. – Она поглядела на каждого. – Вас всех держит ваша боль. Проклятие – горькие, черные, рожденные страданием слова, мешают пойти дальше. – Теперь Вера Ивановна смотрела на Милицу. – Это работает в обе стороны. От проклятия страдают не только про́клятые. Но и те, кто проклинают своих мучителей и врагов.

– Вы больше не безымянные жертвы! Мы знаем вас, – подхватила Ольга. – Мы назвали ваши имена, и нам известны ваши муки и ваше желание все исправить.

– Вы знаете нас, потому что теперь связаны с нами, – проговорила Мария. У нее был глубокий, сильный голос, который шел, казалось из самого сердца.

– Вы хотите жить? Мы тоже хотели. – Милица подошла ближе к Марии. – Никому не делали дурного и не желали зла.

– Простите нас. – Иван Александрович склонил голову. – Всех, кто жил в Плаве планине много лет назад. Я говорю сейчас от их имени. Не все, кто умер здесь и ушел во тьму, держали оружие. Не все стреляли. Были тут и малые дети, и женщины, и немощные старики.

– Они не вступились. Никто не вступился, – глухо сказал Вук, сдвинув брови.

– Люди глупы и слабы! – проскрипел старик-прокаженный, и немая девочка по имени Кика кивнула, соглашаясь. – Они думают, что уж их-то беда обойдет стороной: они никогда не заболеют, не окажутся одинокими, нищими, всеми забытыми… Люди всегда были слишком несправедливы и трусливы, чтобы проявлять милосердие.

– Да, это так. Да, все мы виноваты – и я виновен не меньше других. Слишком поздно пришел сюда, был слишком слаб… Пытался забыть, разуверить сам себя. – Теперь Иван Александрович прямо смотрел на прокаженных. По его щекам текли слезы, и он не пытался прятать их. – Скажу больше. Я виноват и в том, что даже сегодня не вернулся бы сюда, если бы мне по-прежнему было что терять.