Изменить размер шрифта - +
 – Но думаю, что вы могли бы дать ее Виолетте.

– Ну, уж нет! – решительно покачал головой балетмейстер. – Это – нет. Нам сейчас не до экспериментов. Задача у вас и без того трудная.

Взгляды обеих снова встретились, как бы для совета. И Мими опять показалось, что глаза Виолетты смотрят на нее умоляюще.

– Тогда я возьму Одетту, – предложила Мими.

Сухарь смерил ее взглядом, в котором ясно читалось: «Ты что, в сестры милосердия записалась?» Но вслух произнес:

– Честно говоря, я не очень представляю тебя в этой трогательной роли. Зато ты достаточно агрессивна для Одиллии…

– Да, на словах…

Балетмейстер хотел, видно, что‑то возразить, но промолчал.

– Из Виолетты выйдет чудесная Одиллия, – сказала Мими.

– По‑моему, я достаточно хорошо знаю возможности и Виолетты, и твои, и всей труппы. Я ничего против Виолетты не имею… только она… с ее наивным видом…

– Наивным?… Да коварней и демоничней ее не найдешь, уверяю вас.

– Ты своими похвалами хоть кого угробишь, – пробубнил балетмейстер и взглянул на директора.

Тот только плечами пожал, дескать, дело твое.

– В крайнем случае можете поменяться партиями, – сказал сухарь словно бы про себя. – Ладно, решим на репетиции.

Он снова взглянул на директора. Тот опять пожал плечами.

– Да… можете поменяться, – повторил балетмейстер. – Я не возражаю.

Это прозвучало как «все равно один черт», но лицо Виолетты просияло. Мими ничего не сказала. И только когда они вышли из кабинета, заметила:

– Все‑таки разделил Одетту – Одиллию. Выходит, мы с тобой вместе взятые – одна настоящая прима. Значит, каждая из нас – ровно полпримы. Прямо лопнуть можно… от гордости.

Но у Виолетты не было времени для подобных размышлений, она торопилась вниз, в проходную, звонить отцу.

Вахтер, покинув свой пост, болтал у двери с ответственным за противопожарную охрану.

– Папа, мне дали роль! – крикнула она дрожащим от ликования голосом, едва их соединили.

– Поздравляю!… – голос отца звучал так отчетливо, словно они разговаривали не по междугородному, а по городскому телефону. – Очень за тебя рад, моя девочка…

И тут только догадался спросить:

– А какую?

– Одиллии.

– Одиллии?… Но ведь это… это самая трудная роль!… Это же кульминация спектакля! Очень, очень рад…

– Как ты себя чувствуешь, папочка? – прервала она его.

– Мне лучше, дочка, я же тебе говорил. А теперь, после такого известия, мне станет совсем хорошо.

– Только не волнуйся…

– Конечно, не буду. Чего мне волноваться? Ты же знаешь, как я в тебя верю… Но все‑таки после спектакля сразу же позвони…

Она, естественно, обещала позвонить сразу же после спектакля и снова умоляла его не волноваться, как будто это зависело от него, а он убеждал ее, что верит в нее, и разговор закончился традиционным «в добрый час».

В добрый час… Был час начала репетиции, но не «Лебединого озера», а текущего репертуара, балетных партий в «Князе Игоре», и Виолетта бегом бросилась наверх в зал.

 

* * *

 

Пока кончится репетиция, пока оденешься, пока отделаешься от Мими, Тани и Васко, которые хотят затащить тебя в кафе, – вот уже и стемнело.

Эти трое прямо жить не могут без кафе, пока не убьют там два‑три часа, домой не возвращаются. Для Виолетты же это значило провести два‑три часа наедине с видениями и музыкой, но сейчас она почти стеснялась признаться себе в этом.

Быстрый переход