После ее смерти я подыхал от голода… пока меня не подобрали на улице и не попытались заставить работать тем же способом, что и мать. Я удрал, лазил по улице, кормил вшей, харкал собственной кровью после очередной драки, зашивал цыганской ржавой иглой дырки на теле, пускал кому-то кишки, чтобы выжить или отобрать свой кусок хлеба и мечтал найти отца и всадить нож ему в горло, а потом смотреть, как он будет дохнуть.
Ворона я нашел спустя много лет. Не ожидал, что под ним ходить буду и что я, битый и прожженный улицей, по сравнению с ним птенец неоперившийся. Месть начала приобретать совсем иные масштабы. Просто смерти стало мало. Аппетит вырос во время еды, а голодным я был всю жизнь.
Пробился к нему в бригаду, таскался по всем грязным делишкам. Впрочем, и сейчас таскаюсь… Только обратный отсчет уже пошел. Папа, ты готов к расплате за грехи, а, папа? От меня ведь, как от матери, не откупишься парой сотен. Я проценты за двадцать восемь лет накрутил, как за бугром, куда ты своего старшего сынка учиться отправил, пока я для тебя убивал, чтобы подобраться поближе к отцу любимому.
* * *
Вытерся полотенцем, натянул штаны и рубашку, вышел из ванной и прислушался — тихо. Но она точно не спит. Днем выспалась. Я подошел к комнате и распахнул дверь. Усмехнулся — таки уснула в углу комнаты. Такая маленькая, скрутилась в клубок, голову на колени положила. Подошел осторожно, наклонился, намереваясь поднять на руки, чтоб перенести в кровать, и вдруг почувствовал, как в грудь уперлось лезвие.
— Не тронь.
Расхохотался и вдавил ее руку с кухонным ножом сильнее. В крови все еще играл адреналин после разборки. А смерти я давно не боялся. Мы с костлявой старые добрые приятели. Нам пока нравятся многоуровневые игры.
— Малыш, никогда не бери в руки оружие, если не намерена им воспользоваться. А хотел бы тронуть — давно бы тронул, и ты об этом знаешь.
Она знала, нож сама отдала, позволила себя на кровать перенести и укрыть одеялом, а когда свет потушил и уйти захотел, попросила посидеть с ней, пока не уснет… И что вы думаете я сделал? Нет… я не ушел. Я, бл**ь, остался. Просидел с ней до утра, глядя как сопит, обняв подушку тонкими пальцами, как ресницы бросают тени на бледные щеки и не заметил, как сам уснул в кресле.
Глава 16. Андрей (Граф), Лена
Ты просто прости мне мою боль и твою любовь, которую мы убивали вдвоем…
(с) Просторы Интернета
Приехал в отель и, сбросив пропитавшуюся кровью одежду и приняв душ, вышел на балкон. Лицо обдал холодный воздух и я, всматриваясь в ночной городской пейзаж, слегка прищурил глаза и поднес к губам бокал с коньяком. Итальянцы засуетились… Понятное дело: каждый день простоя их товара — это убытки, а терять деньги не любит никто. Взрослые дяди решают дела, не церемонясь. Прогнуть хотят. Напугать. Разозлить. Когда тебе выбивают почву из-под ног, ты, поддавшись эмоциям, начинаешь совершать ошибку за ошибкой, превращаясь в ведомого, вместо того, чтобы вести самому.
Решение было принято еще в ту секунду, когда Афган сообщил мне о расправе над семьей Толяна. Лене вместе с Кариной придется уехать. Это не обсуждается. К черту аргументы, обиды и претензии. Их придется если не забыть, то отложить на потом.
Итальянцы сделали свой ход, исход сараевских был понятен с самого начала — ущербные шестерки, которые повелись на обещания чужаков с большими амбициями, не подозревая, что их слили еще на этапе договорняка. Ничего странного… для того, чтобы соображать, нужны мозги, а не голова, набитая шлаком.
То, что происходило сегодня ночью — аперитив. Главное блюдо — впереди. |