Твоя семья тяжко пострадала, когда пролилась кровь твоего отца, а там пошли всякие тяжбы и потери. А ведь ты украшение своего рода, тебе, коль будет на то воля божья, выпала доля восстановить былую славу отчего дома – как в наших краях, так и всюду – и оберегать покой тех, кто живет в нем. Тебе, как никому другому, следует избегать всяких сумасбродств; в твоем роду всегда было много отчаянных смельчаков, но добра это никому не принесло.
– Но не думаете же вы, мой добрый друг, что мне и при дневном свете не следует появляться в чистом поле?
– Этого я не говорила, – ответила старушка. – Ни сына своего, ни друга я не стану удерживать от благого дела; коли надо поднять меч в свою защиту или в защиту друга – пусть идет: тот, в ком течет благородная кровь, иначе не поступит. Но из моей седой головы никак не выходит мысль, что искать беду, когда она тебя не кличет, значит идти противу всех законов земных и небесных.
Эрнсклиф не стал продолжать спор, в котором у него не было никакой надежды что‑нибудь доказать; кстати, тут принесли ужин, и разговор совсем прервался. В этот момент в зале появилась мисс Грейс, и Хобби, многозначительно взглянув на Эрнсклифа, уселся рядом с нею. Веселая и оживленная беседа, которую старая хозяйка украсила добродушными шутками, звучащими как‑то особенно приятно в устах людей преклонного возраста, вновь заставила расцвести на щеках трех юных дев пунцовые рочы, согнанные рассказом их брата о встрече с призраком, и еще целый час после ужина они пели и плясали, как будто на свете нет и никогда не было никаких эльфов и злых духов.
Глава IV
Мне мерзок род людской, и я хотел бы,
Чтоб ты собакой был – тогда б я мог
Тебя хоть малость полюбить.
«Тимон Афинский»
На следующее утро Эрнсклиф сразу же после завтрака распрощался со своими гостеприимными друзьями, пообещав вернуться и отведать оленины, которую уже доставили из его дома. Хобби тоже попрощался с ним для вида у порога, но незаметно последовал за ним и нагнал его на вершине холма.
– Я ведь знаю, куда вы направляетесь, мистер Патрик, и все равно вас не оставлю, что бы там ни говорила матушка. Только я решил уйти потихоньку, чтобы она не почуяла, что мы с вами замышляем; ее никак нельзя огорчать: еще отец, умирая, наказывал мне беречь ее.
– Вы правы, Хобби, – сказал Эрнсклиф, – она вполне заслуживает всяческой заботы с вашей стороны.
– Случись что с вами, она о вас будет тужить не меньше, чем обо мне. Может, не стоит туда возвращаться? Не слишком ли много мы берем на себя?
Ведь нас туда никто не звал.
– Если бы я думал так, как вы. Хобби, – заметил молодой дворянин, – я бы, наверное, бросил все это.
Но коль скоро я придерживаюсь мнения, что нечистая сила либо совсем вывелась, либо встречается очень редко, сейчас, когда речь идет о жизни несчастного, полоумного существа, я не могу не выяснить всего до конца.
– Ну что ж, вам виднее, – неуверенно отвечал Хобби, – оно, конечно, верно и то, что эльфов – то бишь, наших добрых соседей (говорят, эльфами их называть нельзя), – которые, бывало, высыпали сотнями на каждом зеленом холме по вечерам, в наше время почти совсем не увидишь. Сам я, к примеру, не могу сказать, что встречал хотя бы одного. Только раз слышал, как кто‑то засвистел позади меня во мху, точь‑в‑точь как каравайка. А ведь мои покойный батюшка рассказывал, что видывал их немало, когда, бывало, поздно вечером возвращался подвыпивши, как все добрые люди, домой с ярмарки.
Эрнсклифа позабавила мысль о том, как из поколения в поколение постепенно увядают суеверия, о чем свидетельствовало последнее замечание его спутника. Они продолжали беседовать на ту же тему, пока не подошли к месту, откуда открывался вид на каменный столп, давший название всей пустоши. |