Некоторое время молодые охотники молча шли своею дорогой, покуда в ушах их не замерли отголоски этих зловещих звуков, и, следовательно, они успели довольно далеко отойти от столпа, в честь которого это урочище получило свое название. Каждый думал о том, что они только, что видели. Наконец Хобби Элиот воскликнул:

– Этот дух, если он в самом деле дух, при жизни натворил, надо думать, немало зла, да и сам натерпелся не меньше, а то бы он не стал так бесноваться после смерти.

– Он, по‑видимому, сошел с ума от ненависти к людям, – проговорил Эрнсклиф, поглощенный своими мыслями.

– Значит, вы не думаете, что он из мира духов? – спросил Хобби у своего спутника.

– Кто, я? Конечно, нет.

– Вот и я тоже не был уверен: может, он и верно из живых существ; но только не хотел бы я увидеть кого‑нибудь более похожего на призрак!

– Так или иначе, – сказал Эрнсклиф, – я завтра утром приеду сюда верхом и посмотрю, что сталось с этим несчастным.

– При дневном свете? – спросил иомен. – Тогда, с благословения божьего, я поеду с вами. Но поглядите‑ка: мы сейчас на две, мили ближе к Хейфуту, чем к вашему дому. Не лучше ли будет, если вы заночуете у нас, а я пошлю мальчишку на пони, чтобы известить ваших, где вы, хотя, надо думать, никто вас в замке не ждет, кроме слуг и кошки.

– Пусть будет по‑вашему, дружище Хобби, – откликнулся молодой охотник, – но мне бы не хотелось, чтобы из‑за моего отсутствия беспокоились слуги и кошечка осталась без ужина, так что я буду вам премного обязан, если вы пошлете мальчика в замок.

– Вот это приятные слова! Значит, вы заночуете у нас в Хейфуте? То‑то все наши обрадуются, увидев вас!

Приняв это решение, они бодро двинулись вперед, и вскоре, взойдя на вершину крутого холма, Хобби Элиот воскликнул:

– Вот, гляньте, Эрнсклиф. Когда я дохожу до этого местечка, у меня всегда душа радуется. Видите огонек вон там, внизу? Это – окно горницы, где наша бабка, умная старуха, сидит за своей прялкой. А видите огонек, что мелькает то в одном окошке, то в другом? Это моя двоюродная сестрица Грейс Армстронг; она вдвое умнее моих сестер – они сами так говорят, потому что душа‑то у них добрая, добрее их в наших краях никого не сыскать. И бабка тоже говорит, что у нее золотые руки, да и в городе Грейс со всеми делами лучше других управляется: бабка‑то сама теперь не выезжает. Ну, а братья мои – один уехал служить у лорда‑камергера, другой на Моссфадрейте: это ферма, которую мы арендуем. За стадами он может присмотреть не хуже моего.

– Вы должны быть счастливы, дружище, что у вас столько полезной родни.

– А то нет! Грейс я очень даже благодарен и никогда от этого не отпираюсь. Но скажите мне, Эрнсклиф, вы же учились во всяких колледжах в Эдинбурге, набрались знаний там, где им знают цену. Так вот, скажите… Правда, меня лично это не касается, но на зимней ярмарке я слышал, как прелат из церкви святого Иоанна и наш священник спорили, и оба говорили уж больно красиво. Прелат – он, значит, говорит, что жениться на двоюродной сестре греховно и противозаконно; но вот когда он ссылался на писание, так это у него получалось куда хуже, чем у нашего священника, а наш‑то священник считается лучшим богословом и проповедником отсюда и до самого Эдинбурга. Так, наверно, прав‑то все‑таки он, как вы думаете?

– Конечно же, у нас, христиан‑протестантов, брак считается свободным от всяких ограничений, кроме тех, которые установил господь бог по закону Левита. Таким образом, Хобби, у вас и мисс Армстронг нет и быть не может никаких препятствий – ни юридических, ни религиозных.

– Полно вам шутить, Эрнсклиф, – ответил его спутник. – Небось сами‑то вы сердитесь, ежели шутка заденет вас не с того боку.