Когда он закрывался и своем жилище, никакие мольбы не могли заставить его выйти или поговорить с кем бы то ни было.

Перед приходом к отшельнику Эрнсклиф удил рыбу в маленькой речушке неподалеку. В руке он держал удочку, а надетая через плечо корзина была наполнена форелью. Он уселся на камень почти напротив карлика, но тот, увидев уже знакомое ему лицо, не обращал на него никакого внимания, лишь время от времени поднимал свою огромную уродливую голову и окидывал его взглядом, а затем снова опускал голову на грудь, как бы в глубоком раздумье. Эрнсклиф огляделся вокруг и заметил, что отшельник расширил свои владения, построив загон для подаренных ему коз.

– Вы трудитесь не покладая рук, Элши, – заметил он, желая завязать разговор с этим необыкновенным существом.

– Труд, – отозвался карлик, – это наименьшее из зол, являющихся уделом жалкого рода человеческого; лучше трудиться, как я, нежели веселиться, как ты.

– Ничего не могу сказать в защиту наших обычных сельских развлечений – они не слишком‑то гуманны, Элши, но все же…

– Но все же, – прервал его карлик, – они лучше, чем твои обычные занятия. Уж лучше проявлять свою бессмысленную и праздную жестокость по отношению к бессловесным рыбам, чем к ближнему своему.

А впрочем, почему? Почему бы людям не набрасываться друг на друга и не пожирать один другого, пока все людское стадо не исчезнет с лица земли и не останется один лишь громадный и разжиревший Левиафан, а он, придушив всех и пожрав их вместе с костями, останется без пищи и будет реветь целыми днями, пока сам не подохнет от голода! Вот конец, воистину достойный человечества.

– Дела ваши, Элши, лучше, чем слова, – отвечал Эрнсклиф. – Вы сохраняете жизнь людям, которых облыжно хулите из ненависти к роду человеческому.

– Это верно, но почему я так делаю? Слушай же.

Ты меньше других внушаешь мне отвращение, и я, пожалуй, изменю своим привычкам и скажу несколько слов из сострадания к твоей слепоте. Если я не могу насылать болезни на людские семьи и мор на их стада, я могу продлить жизнь тех, кто будет служить той же цели, уничтожая своих ближних. Умри Алиса из Бауэра зимой, юный Рутвин не погиб бы прошлой весной от любви к ней. Когда пронеслась весть, что рыжий разбойник Уэстбернфлет на смертном одре, никто и не думал гнать скот под охрану крепостных стен. Мои снадобья, мое искусство вернули его к жизни. А сейчас разве кто‑нибудь осмелится оставить стадо на пастбище без присмотра или ляжет спать, не спустив собаку?

– Не спорю, – молвил в ответ Эрнсклиф, – излечив разбойника, вы не оказали большого благодеяния людям. Но, в противовес этому, возьмем моего друга Хобби, честного Хобби из Хейфута. Прошлой зимой ваше искусство излечило его от лихорадки, которая едва не стоила ему жизни.

– Так думают в своем невежестве простые смертные, – сказал карлик со злорадной усмешкой, – и они говорят так по глупости. Тебе случалось когда‑нибудь видеть котенка прирученной людьми дикой кошки?

Какой он игривый, какой ласковый… Но попробуй пустить его вместе с куропатками, ягнятами или утками – моментально проснется его врожденная кровожадность, жажда хватать, рвать на части, грызть и пожирать.

– Таков инстинкт любого зверя, – возразил Эрнсклиф. – Но какое это имеет отношение к Хобби?

– Это как бы образ его характера. Это копия с него, – пояснил отшельник.