|
И лет на тридцать помоложе. И пусть он вас полюбит.
– Это будет совсем не то, – всхлипнула Аделаиса. – У меня доппельгангеры корявые получаются.
– Но получаются же? – заинтересовался Плаксин. – Можно я к вам потом обращусь? Так сказать, услуга за услугу?
– Да как вам будет угодно, – проскулила Аделаиса.
– А ведь я вас предупреждал про Рене, – противным голосом напомнил Мора.
– Никого нет… – Плаксин изо всех сил таращился в бикуляр. – В ложе никого нет. Там у них отдельный выход, они винта и нарезали.
– Может, вам просто не видно? – с надеждой спросила Аделаиса.
– Да нет, пустая ложа. Уехали, старые греховодники. А ты, Мора, переживал – что-то станется с твоим папашей. Считай, больше ты его и не увидишь.
– Вы так думаете? – не поверил Мора.
– Я тридцать лет знаком с этими господами, – не без гордости признался Плаксин. – Не могу сказать, что их союз скреплён на небесах, но дьявол точно приложил к обоим своё копыто.
– Они масоны? – вставил своё слово Лёвка.
– Да при чём тут масоны… – Цандер взглянул на Лёвку, и внезапная мысль осветила его невыразительное лицо. – Я зайду к вам перед отъездом, рассчитаемся, и я заберу у вас этот сундук с крючками. Думаю, Рене будет жаль опять лишиться своего рукоделия.
То был знатный переполох в Кенигсберге, когда прибыл к Мартине Гольц её считавшийся умершим муж, банкир Теодор Гольц. Этот утраченный банкир, на зависть городским болтуньям, оказался молодым красавцем и въехал в город в белой карете, и на шестёрке белых же коней, как дворянин. И шляпа была на нём белая-белая, с пышным пухом и с серебристым позументом.
Мора пошёл ва-банк – нахально нарисовал для себя документы на имя покойного Теодора Гольца. Наглость, говорят, второе счастье. Матрёна посмеялась, оценила эскападу.
– Зажадничал для меня третью свадьбу, золото моё?
Ведь никак им было не пожениться, если считалось, что и так они женаты.
Они собирались на карточную курицу – в Кёнигсберг нередко прибывали богатые растяпы, которых грешно не обыграть в карты. Мора вертелся перед зеркалом, Матрёна, уже одетая и подкрашенная, ожидала его и нетерпеливо ворчала:
– У всех нормальных людей наоборот. Жена крутится перед зеркалом, а муж её ждёт.
– Нормальным людям не нужно перед каждым выходом клеить на лицо носы, – напомнил Мора.
Явился лакей и провозгласил напыщенно:
– К вам – господин Александр Плаксин!
– Цандер! – растаяла Матрёна, и Мора приревновал.
Влетел Плаксин – кудрявый и стремительный, раскланялся, как паяц, и тут же впился поцелуем в Матрёнину руку.
– Ах, Цандер, вы, как всегда, галантны!.. – вздохнула Матрёна, и Мора совсем разозлился.
– Вообще-то, Цандер, мы уже уходим, – произнёс он мрачно, – и будем рады увидеть тебя, например, завтра.
– Правда, Цандер, у нас – курица, – подтвердила Матрёна.
– Завтра я буду уже в Вене, – похвастался Плаксин. – Знаешь, Мора, в Вене я познакомился с Казимиром Лёвенвольде, старшим братцем нашего Рене. Представь себе Рене, но только в два раза толще и с усами. Воображает себя шпионом. Надутый тип, и к тому же глупый. Рене просил ничего ему о себе не рассказывать.
– Как он, Рене? – спросил Мора.
– Да вот я, собственно, за этим и прилетел – как почтовый голубь. |