– А у него есть? – удивился Лёвка.

– Есть, такие же зачуханные, как Вартенберг.

Мора перевёл бикуляр на ложу Штраусов. Так, Рене уже нет. То-то он обрадуется старому другу…

– Кому, сын мой? – Рене лаской пробрался в своё кресло и машинально прижал к губам ручку фройляйн Мегид. – Вы простите мне недолгое отсутствие, дитя моё?

Перстня с камеей на его руке уже не было.

– Ваш герцог смотрит на вас в подзорную трубу вон из той ложи, – сердито выпалила Аделаиса.

– Это монокуляр, – поправил её Рене, прищурил глаза и вгляделся. – О, и Плаксин там.

– Отбрёхивается, – предположил Лёвка.

– Боюсь, он был готов к этой встрече, – скептически отозвался Рене, – в отличие от меня.

– Вы можете встать и уйти, – предложил Мора. – Это мне придётся ждать антракта, чтобы встретиться в партере с этим… Кромвелем…

– Кольбером, – поправил Рене. – Вот ещё, я не буду бегать от него, как нашкодивший кот, – Рене склонил голову, приветствуя герцога в его ложе. – Это герцогская ложа, с отдельным входом. А антракт уже вот-вот, Мора. Как только сопрано допоёт свою арию.

Герцог в своей – герцогской! – ложе отнял от лица монокуляр и о чём-то шептался с Плаксиным. Он был такой же, каким Мора запомнил его по Ярославлю, – весь в вороньем чёрном, похожий в профиль на героев с их камей – если бы те носили длинные белые волосы, собранные в хвост. Плаксин поднялся, вышел из ложи, и Лёвка тут же предрёк:

– Сейчас явится.

Плаксин и в самом деле не замедлил явиться.

– Рене, я прошу вас пойти со мной, – начал он с порога, видимо, зная, каким будет ответ. – Его светлость желает вас видеть.

– Уже видит, – усмехнулся Рене, – вон, таращится на меня в свой монокуляр, слепая тетеря.

– Рене! – взмолился Плаксин. – Ну не кочевряжьтесь, прошу вас, ваше сиятельство, не надо!

– Вы граф?

Потрясённая Аделаиса уставилась на Рене.

– Был когда-то, – отмахнулся Рене и повернулся к Плаксину. – Нет, Цандер, я не пойду. Довольно я набегался за ним за всю свою жизнь, пусть сам идёт, если хочет. Это мелочно, но я устал, мне надоело, Цандер.

Плаксин отчего-то просиял и пропал.

Сопрано допела свою арию, и, как и обещал Рене, начался антракт. Мора с тяжёлым сердцем сбежал по лестнице вниз, столкнулся в партере с господином Кольбером – отчаянно надушенным пачулями лысеющим типом – и незаметно вложил за его обшлаг последний перстень с камеей. И стрелой взлетел в свою ложу.

И, как, впрочем, и ожидал, у входа в ложу столкнулся нос к носу со своим великолепным нанимателем, высокородным болваном, герцогом Курляндским.

– Здравствуйте, ваша светлейшая милость, – по-русски приветствовал дюка Мора и поклонился – изящно, как только умел, – рад видеть вас.

– Молодец, научился! – похвалил его герцог. – Раньше кланялся, как лакей.

Цандер Плаксин маячил за его спиной – он подмигнул Море из-за герцогского плеча и попытался делать какие-то знаки, вроде бы намекающие на передачу перстня и счастливое окончание эпопеи.

Герцог же мгновенно утратил к Море интерес и ворвался в ложу – как чёрный смерч. Мора и Плаксин вошли за ним.

Сцена выходила презабавнейшая. Лёвка в углу давился смехом. Герцог нависал над креслом Рене – Аделаиса испуганно от них отпрянула – и почти орал на странной смеси французского и немецкого.