– Вы жестоки вдвойне, подавая мне надежду, – прошептала Аделаиса так, чтобы не услышала портниха.

– Она француженка, по – немецки почти не знает, – тоже шёпотом отвечал Рене, глазами указывая на портниху – та подкалывала Аделаисин подол и виду не подавала, что понимает. – Я не даю вам надежды, я предлагаю вам свою помощь. Благодаря почтенному возрасту я давно списан со счетов как галантный кавалер и со спокойным сердцем могу накрасить вам глаза, не роняя вашей девичьей чести.

– А как же герцог Лозэн, что женился в восемьдесят?

– Где он, и где я, – вздохнул Рене.

– Жаль, что я не узнала вас раньше!.. – произнесла Аделаиса с таким отчаянием, что портниха вздрогнула и подняла удивлённо голову, оторвавшись от подола. – И всего-то между нами было – какая-то тысяча вёрст…

– Я счастлив был бы любить вас, но вы опоздали, – сочувственно склонил голову в изящном поклоне Рене, – всего-то на тридцать лет, Зверь.

– Зверь… – повторила, как эхо, Аделаиса.

Ей стало вдруг ясно: и тридцать лет назад у неё, у такой нелепой, неуклюжей и красной, не было бы с тогдашним Рене ни малейшего шанса.

Вечером, перед сном, Рене забрался в альков, обставил себя шандалами и принялся вязать на спицах какое-то ажурное безобразие. Мора с весёлым недоумением за ним наблюдал.

– Что это будет, папи? – спрашивал он. – Шарфик или чепчик?

– Сам пока не знаю, не мешай мне считать петли, – отозвался Рене. – Возможно, шарф, на котором мне предстоит повеситься.

– Отчего так мрачно? – удивился Мора. – Вас пугает лежащее перед вами будущее?

– Ужасает, сын мой, – признался Рене. – Но так жить даже веселее. Лучше ужас, чем скука.

– Это да, – согласился Мора. – Я и вовсе проигрался в свою игру. Видел себя пять лет назад – алхимиком, учеником господина Тофана, великим отравителем – и не потянул. Ни кавалера из меня не вышло, ни алхимика – возвращаюсь к тому, что было, с поджатым хвостом.

– Ты неплохой алхимик, Мора, – возразил ему Рене. – Со временем ты поймёшь, что это не ремесло, а искусство, и прекратишь торговать собой. И всё начнёт у тебя получаться.

– Я не понимаю вас, Рене.

– Спасибо, что не назвал меня папи! – Рене улыбнулся и поднял глаза от вязания. – Ты всё поймешь со временем сам, без меня. Калейдоскоп повернётся, сложит другой, следующий узор, и ты всё увидишь сам. Главное, ты не бездарность, Мора. Меня всегда называли бездарностью, но ты, мой единственный ученик, не бездарность.

– Вас? – не поверил Мора. – Бездарностью? Каковы же были эти другие?

– О-о… – Рене театрально закатил глаза. – Но их уже нет. Так что беги в свой Кёнигсберг, и госпожа Гольц не посмеет тебя презирать. Ты давно ничем её не хуже. И кавалера играешь ты так, что в Кёниге будут довольны. Ты вполне научился…

– Отчего вы не поедете с Плаксиным? – вырвалось у Моры. – Ваш месье Эрик…

– У моего месье Эрика теперь есть новый свежепостроенный замок и в нём – новый, свеженабранный из курляндских выскочек, двор, – мягко возразил Рене, – и новые молодые фрейлины, и свой очередной гофмаршал… Я буду там как пятое колесо в телеге.