|
Всякий порядочный негодяй, который наточил свою злость, хочет, по крайней мере, нанести этим орудием кому-нибудь хорошую рану. Когда Грифус увидел, что Корнелиус не трогается с места, он стал громко подкашливать: -- Гм, гм! Корнелиус стал напевать сквозь зубы песню цветов, грустную, но очаровательную песенку: "Мы дети сокровенного огня, Огня, горящего внутри земли, Мы рождены зарею и росой, Мы рождены водой, Но ранее всего -- мы дети неба". Эта песня, грустный и спокойный мотив которой еще усиливал невозмутимую меланхолию Корнелиуса, вывела из терпения Грифуса: -- Эй, господин певец, -- закричал он, -- вы не слышите, что я вошел? Корнелиус обернулся. -- Здравствуйте, -- сказал он. И он снова стал напевать: "Страдая от людей, мы от любви их гибнем, И тонкой ниточкой мы связаны с землей; Та ниточка -- наш корень, наша жизнь, А руки мы вытягиваем к небу". -- Ах, проклятый колдун, я вижу, ты смеешься надо мной! -- закричал Грифус. Корнелиус продолжал: "Ведь небо -- наша родина; оттуда, Как с родины, душа приходит к нам И снова возвращается туда: Душа, наш аромат, опять идет на небо". Грифус подошел к заключенному. -- Но ты, значит, не видишь, что я захватил с собой хорошее средство, чтобы укротить тебя и заставить сознаться в твоих преступлениях? -- Вы что, с ума сошли, дорогой Грифус? -- спросил, обернувшись, Корнелиус. И, когда он увидел искаженное лицо, сверкающие глаза, брызжущий пеной рот старого тюремщика, он добавил: -- Черт побери, да мы как будто больше, чем с ума сошли, мы просто взбесились! Грифус замахнулся палкой. Но ван Берле оставался невозмутимым. -- Ах, вот как, Грифус -- сказал он, скрестив на груди руки, -- вы, кажется, мне угрожаете? -- Да, я угрожаю тебе! -- кричал тюремщик. -- А чем? -- Ты посмотри раньше, что у меня в руках. -- Мне кажется, -- сказал спокойно Корнелиус, -- что это у вас палка и даже большая палка. Но я не думаю, чтобы вы мне стали этим угрожать. -- А, ты этого не думаешь! А почему? -- Потому что всякий тюремщик, который ударит заключенного, подлежит двум наказаниям: первое, согласно параграфа IX правил Левештейна: "Всякий тюремщик, надзиратель или помощник тюремщика, который подымет руку на государственного заключенного, подлежит увольнению". -- Руку, -- заметил вне себя от злости Грифус, -- но не палку, палку!.. Устав об этом не говорит. |
