Изменить размер шрифта - +

     Толпа, шум, эта пышность  роскошно  одетых  людей  и  природы  ослепили
заключенного, словно молния, ударившая в его камеру.
     Несмотря  на  нежелание  спутника  отвечать на  вопросы  Корнелиуса  об
ожидающей  его участи, Корнелиус все  же попробовал в последний раз спросить
его, что значит все это шумное зрелище, которое,  как ему  сразу показалось,
совсем не касается его лично.
     --  Что   все  это   значит,  господин   полковник?   --   спросил   он
сопровождавшего его офицера.
     -- Как вы можете сами видеть, сударь, это празднество.
     --  А, празднество, --  сказал  Корнелиус  мрачным,  безразличным тоном
человека,  для  которого  в этом мире  уже  давно  не  существовало  никакой
радости.
     Через несколько секунд, когда  карета продвинулась  немного вперед,  он
добавил:
     -- Престольный  праздник города Гаарлема,  по  всей вероятности? Я вижу
много цветов.
     --  Да, действительно,  сударь, это праздник,  на котором цветы  играют
главную роль.
     --  О,  какой  нежный  аромат,  о, какие дивные  краски!  -- воскликнул
Корнелиус.
     Офицер,  подчиняясь  внезапному  приступу  жалости,  приказал  солдату,
заменявшему кучера:
     -- Остановитесь, чтобы господин мог посмотреть!
     --  О,  благодарю вас, сударь, за  любезность,  -- сказал  печально ван
Берле, --  но  в  моем положении очень  тяжело  смотреть  на  чужую радость.
Избавьте меня от этого, я вас очень прошу.
     -- К вашим услугам, сударь. Тогда едем дальше.
     Я приказал остановиться потому, что вы меня об этом просили, и затем вы
считались большим любителем цветов и в  особенности  тех,  в  честь  которых
устроено сегодня празднество.
     -- А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?
     -- В честь тюльпанов.
     --  В  честь тюльпанов!  -- воскликнул ван Берле.  --  Сегодня праздник
тюльпанов?
     -- Да, сударь, но раз это зрелище вам неприятно, поедем дальше.
     И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.
     Но Корнелиус  остановил  его.  Мучительное сомнение промелькнуло в  его
голове.
     -- Сударь,  --  спросил  он  дрожащим голосом, -- не  сегодня ли выдают
премию?
     -- Да, премию за черный тюльпан.
     Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу пробежала дрожь,  на лбу
выступил пот. Затем, подумав о том,  что без  него и без тюльпана  праздник,
конечно, не удастся, он заметил:
     -- Увы, все эти славные люди будут так же огорчены, как и я, ибо они не
увидят того зрелища, на которое были приглашены, или, во всяком случае,  они
увидят его неполным.
     -- Что вы этим хотите сказать, сударь?
     -- Я хочу сказать,  -- ответил Корнелиус, откинувшись в глубину кареты,
-- я хочу сказать, что никогда никем, за исключением только одного человека,
которого я знаю, не будет открыта тайна черного тюльпана.
Быстрый переход