При виде их стараний народ, одобрявший благие намерения своей милиции,
кричал во всю глотку:
-- Да здравствует гражданская милиция!
Что касается Тилли, то он, столь же осторожный, сколь и решительный,
вел под охраной пистолетов своего эскадрона переговоры с гражданской
милицией, стараясь втолковать ей, что правительством дан ему приказ охранять
тремя кавалерийскими взводами тюрьму и прилегающие улицы.
-- Зачем этот приказ? Зачем охранять тюрьму? -- кричали оранжисты.
-- Ну вот, -- ответил Тилли, -- теперь вы мне задаете вопросы, на
которые я вам не могу ответить. Мне приказали: "Охраняйте", -- я охраняю.
Вы, господа, сами почти военные, и вы должны знать, что военный приказ не
оспаривается.
-- Но этот приказ вам дали для того, чтобы предоставить возможность
предателям выйти за пределы города.
-- Вполне возможно, раз предатели осуждены на изгнание, -- ответил
Тилли.
-- Но от кого исходит приказ?
-- От правительства, конечно.
-- Они предают нас!
-- Этого я не знаю.
-- И вы также изменник!
-- Я?
-- Да, вы.
-- Ах, вот как! Но подумайте, господа горожане, кому мог бы я изменить?
Правительству? Но где же здесь измена? Ведь я нахожусь у него на службе и в
точности выполняю его приказ.
Ввиду того, что граф был совершенно прав и на его ответ нечего было
возразить, крики и угрозы стали еще громче. Эти крики и угрозы были ужасны,
а граф отвечал на них с самой изысканной вежливостью:
-- Господа горожане, убедительно прошу вас, разрядите свои мушкеты;
может произойти случайный выстрел, и, если он ранит хоть одного из моих
кавалеристов, мы уложим у вас человек двести. Нам это будет очень неприятно,
а вам еще неприятнее; тем более, что ни у меня" ни у вас подобных намерений
нет.
-- Если бы вы это сделали, -- кричали буржуа, -- мы бы тоже открыли по
вас огонь.
-- Так, так, но если бы вы, стреляя в нас, перебили бы нас всех от
первого до последнего, все же от этого не воскресли бы и ваши люди, убитые
нами.
-- Уступите нам площадь, и вы поступите, как честный гражданин.
-- Во-первых, я не гражданин, -- ответил Тилли, -- я офицер, что далеко
не одно и то же; а затем я не голландец, а француз, что еще более усугубляет
разницу. Я признаю только правительство, которое платит мне жалованье.
Принесите мне от него приказ очистить площадь, и я в ту же минуту сделаю
полуоборот, тем более, что мне самому ужасно надоело здесь торчать.
-- Да! Да! -- закричала сотня голосов, которую сейчас же поддержали еще
пятьсот других. -- К ратуше! К депутатам! Скорей! Скорей!
-- Так, так, -- бормотал Тилли, глядя, как удаляются самые неистовые из
горожан, -- идите к ратуше, идите требовать, чтобы депутаты совершили
подлость, и вы увидите, удовлетворят ли ваше требование. |