|
Слуга, конечно, согласился с большой радостью. Таким образом, кормилица осталась законной владелицей голубей завистника. Эти голуби, разыскивая, вероятно, хлебные зерна иных сортов и конопляные семена повкуснее, объединились с другими голубями и в своих перелетах посещали Гаагу, Левештейн и Роттердам. Случаю было угодно, чтобы Корнелиус ван Берле поймал как раз одного из этих голубей. Отсюда следует, что если бы завистник не покинул Дордрехта, чтобы поспешить за своим соперником сначала в Гаагу, а затем в Горкум или Левештейн, то записка, написанная Корнелиусом ван Берле, попала бы в его руки, а не в руки кормилицы. И тогда наш бедный заключенный потерял бы даром и свой труд и время. И вместо того, чтобы иметь возможность описать разнообразные события, которые подобно разноцветному ковру будут развиваться под нашим пером, нам пришлось бы описывать целый ряд грустных, бледных и темных, как ночной покров, дней. Итак, записка попала в руки кормилицы ван Берле. И вот однажды, в первых числах февраля, когда, оставляя за собой рождающиеся звезды, с неба спускались первые сумерки, Корнелиус услышал вдруг на лестнице башни голос, который заставил его вздрогнуть. Он приложил руку к сердцу и прислушался. Это был мягкий, мелодичный голос Розы. Сознаемся, что Корнелиус не был так поражен неожиданностью и не ощутил той чрезвычайной радости, которую он испытал бы, если бы это произошло помимо истории с голубями. Голубь, взамен его письма, принес ему под крылом надежду, и он, зная Розу, ежедневно ожидал, если только до нее дошла записка, известий о своей любимой и о своих луковичках. Он приподнялся, прислушиваясь и наклоняясь к двери. Да, это несомненно, был тот же голос, который так нежно взволновал его в Гааге. Но сможет ли теперь Роза, которая приехала из Гааги в Левештейн, Роза, которой удалось каким-то неведомым Корнелиусу путем проникнуть в тюрьму, -- сможет ли она так же счастливо проникнуть к заключенному? В то время, как Корнелиус ломал себе голову над этими вопросами, волновался и беспокоился, открылось окошечко его камеры, и Роза, сияющая от счастья, еще более прекрасная от пережитого ею в течение пяти месяцев горя, от которого слегка побледнели ее щеки, Роза прислонила свою голову к решетке окошечка и сказала: -- О сударь, сударь, вот и я. Корнелиус простер руки, устремил к небу глаза и радостно воскликнул: -- О Роза, Роза! -- Тише, говорите шепотом, отец идет следом за мной, -- сказала девушка. -- Ваш отец? -- Да, там, во дворе, внизу, у лестницы. Он получает инструкции у коменданта. Он сейчас поднимется. -- Инструкции от коменданта? -- Слушайте, я постараюсь объяснить вам все в нескольких словах. |
