|
-- Молодой, красивый? -- воскликнула, рассмеявшись, Роза. -- У него отвратительное лицо, у него скрюченное туловище, ему около пятидесяти лет, и он не решается смотреть мне прямо в лицо и громко со мной говорить. -- А как его зовут? -- Якоб Гизельс. -- Я его не знаю. -- Теперь вы видите, что он не для вас сюда приходит. -- Во всяком случае, если он вас любит. Роза, а это очень вероятно, так как видеть вас -- значит любить, то вы-то не любите его? -- О, конечно, нет. -- Вы хотите, чтобы я успокоился на этот счет? -- Я этого требую от вас. -- Ну, хорошо, теперь вы умеете уже немного читать, Роза, и вы прочтете, не правда ли, все, что я вам напишу о муках ревности и разлуки? -- Я прочту, если вы это напишете крупными буквами. Так как разговор начал принимать тот оборот, который беспокоил Розу, она решила оборвать его. -- Кстати, -- сказала она, -- как поживает ваш тюльпан? -- Судите сами о моей радости, Роза. Сегодня утром я осторожно раскопал верхний слой земли, который покрывает луковичку, рассмотрел ее на солнце и увидел, что появляется первый росток. Ах, Роза, мое сердце растаяло от радости! Эта незаметная белесоватая почка, которую могло бы содрать крылышко задевшей ее мухи, этот намек на жизнь, которая проявляет себя в чем-то почти неосязаемом, взволновал меня больше, чем чтение указа его высочества, задержавшего меч палача на эшафоте Бюйтенгофа и вернувшего меня к жизни. -- Так вы надеетесь? -- сказала улыбаясь Роза. -- О, да, я надеюсь. -- А когда же я должна посадить свою луковичку? -- В первый благоприятный день. Я вам скажу об этом. Но, главное, не берите себе никого в помощники. Главное, никому не доверяйте этой тайны, никому на свете. Видите ли, знаток при одном взгляде на луковичку сможет оценить ее. И главное, главное, дорогая Роза, тщательно храните третью луковичку, которая у нас осталась. -- Она завернута в ту же бумагу, в которой вы мне ее дали, господин Корнелиус, и лежит на самом дне моего шкафа, под моими кружевами, которые согревают ее, не обременяя ее тяжестью. Но прощайте, мой бедный заключенный! -- Как, уже? -- Нужно идти. -- Прийти так поздно и так рано уйти! -- Отец может обеспокоиться, что я поздно не прихожу; влюбленный может заподозрить, что у него есть соперник. И она вдруг стала тревожно прислушиваться. -- Что с вами? -- спросил ван Берле. -- Мне показалось, что я слышу... -- Что вы слышите? -- Что-то вроде шагов, которые раздались на лестнице. -- Да, правда, -- сказал Корнелиус, -- но это, во всяком случае, не Грифус, его слышно издали. -- Нет, это не отец, я в этом уверена. |
