На Корнелиуса жалко было смотреть,
когда он, подавленный горем, бледный от изнеможения, рискуя не вытащить
обратно своей головы из-за решетки, высовывался из окна, пытаясь увидеть
маленький садик слева, о котором ему рассказывала Роза и ограда которого,
как она говорила, прилегала к речке. Он рассматривал сад в надежде увидеть
там, при первых лучах апрельского солнца, молодую девушку или тюльпан, свои
две разбитые привязанности.
Вечером Грифус отнес обратно и завтрак, и обед Корнелиуса; он только
чуть-чуть к ним притронулся. На следующий день он совсем не дотрагивался до
еды, и Грифус унес ее обратно совершенно нетронутой.
Корнелиус в продолжение дня не вставал с постели.
-- Вот и прекрасно, -- сказал Грифус, возвращаясь в последний раз от
Корнелиуса, -- вот и прекрасно, скоро, мне кажется, мы избавимся от ученого.
Роза вздрогнула.
-- Ну, -- заметил Якоб, -- каким образом?
-- Он больше не ест, и не пьет, и не поднимается с постели. Он (уйдет
отсюда, подобно Грецию, в ящике, но только его ящик будет гробом.
Роза побледнела, как мертвец.
-- О, -- прошептала она, -- я понимаю, он волнуется за свой тюльпан.
Она ушла к себе в комнату подавленная, взяла бумагу и перо и всю ночь
старалась написать письмо.
Утром Корнелиус поднялся, чтобы добраться до окошечка, и заметил клочок
бумаги, который подсунули под дверь. Он набросился на записку и прочел
несколько слов, написанных почерком, в котором он с трудом узнал почерк
Розы, настолько он улучшился за эти семь дней.
"Будьте спокойны, ваш тюльпан в хорошем состоянии".
Хотя записка Розы и успокоила отчасти страдания Корнелиуса, но он все
же почувствовал ее иронию. Так, значит, Роза действительно не больна. Роза
оскорблена; значит, Розе никто не мешает приходить к нему, и она по
собственной воле покинула Корнелиуса.
Итак, Роза была свободна, Роза находила в себе достаточно силы воли,
чтобы не приходить к тому, кто умирал с горя от разлуки с ней.
У Корнелиуса была бумага и карандаш, который ему принесла Роза. Он
знал, что девушка ждет ответа, но что она придет за ним только ночью.
Поэтому он написал на клочке такой же бумаги, какую получил:
"Меня удручает не беспокойство о тюльпане. Я болен от разлуки с вами".
Затем, когда ушел Грифус, когда наступил вечер, он просунул под дверь
записку и стал слушать. Но, как старательно он ни напрягал слух, он все же
не слышал ни шагов, ни шороха платья. Он услышал только слабый, как дыхание,
нежный, как ласка, голос, который прозвучал сквозь окошечко:
-- До завтра.
Завтра -- то был уже восьмой день.
Корнелиус не виделся с Розой в продолжение восьми дней.
XX. Что случилось за восемь дней
Действительно, на другой день, в обычный час ван Берле услышал, что
кто-то слегка скребется в его окошечко, как это обыкновенно делала Роза в
счастливые дни их дружбы. |