Мы идем долго... наверное, долго. Так мне кажется, однако, когда останавливаемся и меня снимают с кобылицы, а покров - с меня, то я вижу, что солнце еще не добралось до вершины елей.

   На поляне, очерченной круглыми камнями, нас ждали.

   - Вот моя дочь, - отец отступает за спину, и я оказываюсь лицом к лицу к человеку в синем парчовом халате. Халат расшит журавлями, а человек - столь толст, что мне удивительно, как он вовсе способен стоять? Шарообразная его голова лыса, а лицо - сплюснуто. И я смотрю снизу вверх, отмечая странные вывернутые кнаружи ноздри, и лестницу из подбородков, пухлые щеки, которые по-детски розовы. Его глаза - узкие щелочки меж припухших век, синей краской подведенных, а губы, напротив, выпячены, и с нижней свисают три серьги.

   Нет, это не Янгхаар Каапо, но кто-то достаточно близкий ему, чтобы доверить столь важное дело, как смотрины невесты. И человек разглядывает меня столь же внимательно, как и я его. Губы разлипаются, выпуская розовый язык, который трогает то одну серьгу, то другую.

   И в этом мне видится сомнение.

   Человек, кем бы он ни был, не верит отцу.

   - Зачем? - он вытягивает руку, почти касаясь моей щеки.

   - Традиции, - бросает Ерхо Ину, глядя в сторону. И губы его кривятся презрительно. - Ты чужак.

   Верно. Почему я сразу не поняла? Наверное, потому, что была слишком напугана.

   Чужак.

   И потому столь странен.

   А традиции... что ж, традиции помогали отцу, в чем тот видел знак свыше. Сами боги желают покарать наглеца, пусть и руками Ерхо Ину.

   - Традиции, - задумчиво повторил чужак, вновь тревожа серьгу с синим камнем. - У вас интересные традиции. Удобные.

   Это было произнесено с насмешкой.

   Но что смешного? Все знают, что кривоногий вдовец Кайшари, бог подземных источников, пребывает в вечном поиске. Опостылело ему вдовство. И пусты водяные чертоги. Вот и желает Кайшари новую жену отыскать. Оборачивается он, когда галкой, у которой меж черных перьев три белых есть, когда котом с желтыми глазами, а когда и вовсе человеком. Ходит меж людьми, особенно свадьбы любит, думая, что среди чужих невест отыщет собственную.

   Скольких уже украл? Кому ведомо.

   Сунет Кайшари девице зеркало из мертвой воды, глянет глупая и вмиг окажется под землею.

   Оттого и разрисовывают невестам лица.

   Мое покрывал толстый слой белой глины. И старуха, нанятая отцом в ближайшей деревне, наносила охранные руны. Плотный шерстяной платок лежал на волосах, серебряным венцом придавленный. И семью семь серебряных бусин свисали с него на длинных нитях преградой от дурного слова и глаза завистливого.

   Но не в традициях дело, а во взгляде толстяка, внимательном, чуть насмешливом, словно бы дано было этому человеку видеть больше, нежели прочим. И я взмолилась богам, чтобы он увидел правду.

   Пусть вернется.

   Пусть расскажет Черному Янгару об обмане.

   Пусть разорвет эту нелепую, еще не связанную нить, пока не поздно...

   Отец будет зол, но я привыкла.

   - Скажи, - Ерхо Ину хлопнул плетью по голенищу, - что если ему не по вкусу невеста, то не поздно отступить.

   - Ты же сам знаешь, - в голосе толстяка звучал укор, - что Янгар не отступит.

   Ерхо Ину кивнул.

   Знает.

   И надеется.

   Что он задумал?

   И как быть мне? Я ведь могу предупредить. Сейчас. Всего два слова и толстяк поймет. Он уже почти понял, но отчего-то продолжает притворяться обманутым.

   А отец... он не простит предательства.

   Черная плеть громко хлопнула по голенищу, подтверждая, что не будет мне пощады.