Черт в муке! Вот теперь я все видела. А он стоит, хлопает ресницами, с которых мука сыплется. Впрочем, я выгляжу не лучше. Но главное, на злого Гаспаровича эта мучная граната подействовала вполне отрезвляюще.

— Ну, спасибо, — выдает он сквозь тяжелое сопение.

— На здоровье, — складываю руки на груди, а ногу забрасываю на ногу. — Почему один? Где Отис?

— Дома, — начинает стряхивать с себя муку, однако та только сильнее втирается в китель, оставляя белесые полосы. — Я его хотел завтра привезти. Но теперь вообще не вижу смысла.

— Это почему же? Потому что увидел меня со знакомым? И что вообще на тебя нашло, господин гроза южного округа? Испугался, что ценного работника уведут из-под носа? — усмехаюсь.

— Как я и сказал, — выдавливает из себя, — сегодня же вы возвращаетесь.

— Нет, — ерошу себе волосы, чтобы стряхнуть муку, и та летит на китель черта вторым слоем. — Я работаю. И доведу работу до конца.

— Не шути со мной, — снова нависает сверху, да так, что с его волос мука сыплется на меня, отчего чихаю ему прямо в лицо.

— Пардоньте, — вытираю нос. — Как-то само вырвалось.

И тут происходит очередная бесовщина, внизу живота все огнем разгорается, как было последние две ночи. Только не сейчас! Только не с ним рядом! А Гаспарович подходит почти вплотную, прижимается к прилавку, притом дышит так, что мне становится страшно.

— Послушай меня внимательно, — упирается руками в столешницу, — если это недоразумение появится здесь еще раз… — и замолкает, поскольку лицом оказывается в паре сантиметров от моего.

— То что? — Господи, перестань на меня смотреть так плотоядно, я и так уже на грани какого-то безумия.

— То его внутренности станут наружностями, учти, Кейна. Ты будешь работать на меня, а это значит, никаких хмырей поблизости.

— А в монашенки мне не податься? Чтобы уж наверняка? — Теперь между нами считанные миллиметры, я чувствую его горячее дыхание на губах.

— В монашенки? — втягивает носом воздух, а следом появляется хвост, который обвивает мою шею, благо не сильно. — Такие крайности ни к чему. — Вот и руки его чувствую на талии, ой-ей. — Достаточно того, что ты просто откажешься от этих мирских глупостей в пользу Отиса.

— Правда? — прикрываю глаза, нет больше сил смотреть на него. — В таком случае… — кладу руку ему на затылок, тяну на себя, затем шепчу на ухо: — Пошел к черту, дорогой черт, — и, что б меня, трусь носом о его щеку, отчего хвост Адама словно каменеет, только бы не придушил ирод. — Хочешь, чтобы я работала на тебя, тогда засунь свои претензии куда поглубже. Я девушка свободная во всех смыслах этого слова. А сейчас отпусти, мне пора домой к дочери.

— Наглая, дерзкая ведьма, — выдает черт с большим трудом и наконец-то отпускает.

— Кстати, я тут для Отиса кое-что припасла, — спрыгиваю с прилавка.

В кухню иду на ватных ногах, внизу живота по-прежнему все сводит, кожей все еще чувствую его хвост, бархатистый такой, горячий.

А когда открываю холодильник, слышу шаги: Адам заходит за мной следом и, хребтом чую, смотрит на меня.

— Что это? — кивает на коробку, которую достаю с верхней полки.

— Это шоколадные эклеры для твоего сына.