Шарп засмеялся. Этот вид на нескольких секунд отвлек его мысли от маркизы.

Ангел смотрел с открытым от удивления ртом. Армия драпала. Тысячи и тысячи французов, получивших приказ отходить, бежали между рекой и городом на восток, бросая мушкеты, ранцы, подсумки — все, что замедляло их бег.

Справа от Шарпа подошла кавалерия — британская кавалерия; кавалеристы смотрели и смеялись над потоком напуганных солдат. Их майор подъехал к Шарпу и усмехнулся:

— Жестоко было бы обвинять их!

Шарп улыбнулся:

— У вас есть подзорная труба, майор?

Кавалерист предложил Шарпу маленькую подзорную трубу. Стрелок раскрыл ее, навел, и увидел то, что, как он и предполагал, он видел невооруженным глазом. Дорога была заблокирована. Сотни, может быть, тысячи фургонов застряли в полях к востоку от Витории. Там же он мог видеть кареты, их окна отражали красные лучи заходящего солнца. Там была его женщина, и там были сокровища. Он сложил трубу и отдал кавалеристу.

— Вы видите те фургоны, майор?

— Да.

— В них чертовски огромное состояние. Золото всей проклятой империи.

Кавалерист уставился на Шарп, как будто счел его сумасшедшим, потом улыбнулся.

— Вы уверены?

— Я уверен. Это — обоз короля.

Кавалерист посмотрел на Ангела, одетого в лохмотья, на краденной лошади, затем на великана Харпер.

— Вы думаете, что сможете не отстать от нас?

— Подумайте, сможете ли вы не отстать от нас?

Шарп улыбнулся. По правде говоря, он нуждался в этих гусарах, чтобы они помогли прорубиться сквозь испуганную массу беглецов, которые все еще текли между ними и городом.

Майор усмехнулся, расправил усы и обернулся, чтобы посмотреть на своих людей.

— Отряд!

Трубач поднял трубу к небу, всадники вытащили сабли и погнали лошадей вперед. Они ехали в шеренгах по десять, колено к колену. Майор вытащил саблю и посмотрел на Шарпа.

— Похоже это будет получше, чем просто прекрасный день!

Он посмотрел на трубача и кивнул.

Труба протрубила галоп. Не было никакого другого способа пройти поток беглецов, и гусары закричали, вздымая клинки, и врезались в бегущую армию.

Если бы Шарп не был столь озабочен судьбой маркизы, он запомнил бы эту скачку навсегда. Гусары врезались в отступающих французов как в глубокую реку, и так же как в реке, течение потащило их вниз. Французы, видя появление противника, расступались перед всадниками, и только, тех, кто не смог отойти достаточно быстро, порубили изогнутые клинки.

Они скакали словно в скачке с препятствиями. Они пересекли маленький ручей, взбивая копытами серебро воды, взобрались по травянистому откосу, перескочили каменный забор, и всадники кричали как маньяки, а французы расступались перед ними. Копыта швыряли грязь выше флажка, который нес на конце копья знаменосец.

Всюду были пушки — оставленные полевые орудия с закопченными дулами, с колесами, застрявшими в сырой земле. Кавалерия скакала, окруженная врагами, но никто не поднял на них руку.

Они видели опрокинутые телеги, мулов, бегавших сами по себе, раненых, ползущих на восток, — и всюду были женщины. Они звали своих мужчин, своих мужей и любовников, и их голоса были несчастны и безнадежны.

Майор, вырвавшись из французского окружения, погнал своих людей к фургонам. Шарп, крикнув Харперу и Ангелу, принял влево и натянул поводья Карабина. Его остановил вид темно-синий кареты — колеса утонули в сырой почве, лакированные бока забрызганы грязью. Он смотрел на герб, нарисованный на дверце кареты. Он знал его. Он видел его прежде на другой карете на роскошной площади Саламанки.

Это была карета маркизы и она была пуста.