|
Да, должно быть, он в немногих словах объяснил мне, в чем смысл жизни, ускользающий от нас, живых людей, но, наверно, ясный и понятный мертвым. На свою беду, я не смогла понять того, что он говорил, и весь этот сон походил на чудо, а чудеса, сами знаете, потому и называются чудесами, что благодаря им совершаются самые невероятные и редкостные вещи. Но чудо свершилось лишь наполовину: Микеле явился мне и помешал мне убить себя, это верно; но я, конечно, по своей вине, видно, недостойна была, не смогла понять до конца, почему я не должна покончить с собой. Значит, нужно жить. Но, как прежде, я не знала в ту минуту и, может, не узнаю никогда, отчего жизнь лучше смерти.
Глава XI
И вот наступил большой день — день нашего возвращения в Рим; но до чего же он не походил на те мечты, которые я лелеяла все девять месяцев, проведенные в Сант-Эуфемии. Тогда я мечтала о том, как весело будет нам возвращаться на каком-нибудь военном грузовике вместе со светловолосыми парнями, англичанами или американцами, которые, как и мы, будут очень довольны и веселы, а рядом со мной Розетта, спокойная, ласковая, совсем ангелок; может, и Микеле тоже будет с нами, и он наконец тоже найдет чему радоваться. И сердце у меня будет сильно биться в ожидании той минуты, когда на горизонте покажется купол Святого Петра — ведь это первое, что видишь, подъезжая к Риму, — и я полна буду всяких надежд, и голова моя пойдет кругом от мыслей о замужестве Розетты, о лавке, о моем доме. Да я, можно сказать, за эти девять месяцев обдумала наше возвращение до последней мелочи, до самой мельчайшей подробности. Видела я, как мы возвращаемся в наш дом: вот встречает нас Джованни и спокойно посмеивается, держа полупотухшую сигару в уголке рта, прибегают все соседи, а мы целуем и обнимаем их и говорим, улыбаясь: «Что ж, выкарабкались, как видите, потом вам расскажем, как все было». Я думала обо всем этом, да и о многом другом и, как сейчас помню, ловила себя на том, что радостно смеялась, предвкушая возвращение; мне уж, во всяком случае, ни разу и в голову не приходило, что все это будет совсем по-иному. Словом, я не предвидела, что, как говорит Кончетта, война — это война, позабыла я о том, что война все еще дает о себе знать и после своего окончания, подобно умирающему зверю, который еще стремится причинить зло и может ударить своей лапой. Война больно ударила нас в ту самую минуту, когда ей пришла пора нас оставить: солдаты погубили Розетту, нацисты убили Микеле, и теперь нам приходилось возвращаться в Рим на грузовике этого разбойника Розарио, и не было той радости, которую я так надеялась испытать; а сердце мое разрывалось от тоски, отчаяния и обманутых надежд. Было это июньским утром: на добела раскаленном небе над высохшей пыльной землей сияло знойное летнее солнце. Мы с Розеттой второпях одевались: грузовик Розарио уже ждал нас на шоссе. Розетта большую часть ночи провела вне дома, я знала об этом и видела, как она пробиралась украдкой, и я испытывала все то же чувство своего бессилия, о котором уже говорила: душа моя была переполнена болью, и так хотелось все ей высказать, но я не могла рта раскрыть, чтоб вымолвить хоть слово. Все же я наконец решилась и спросила у Розетты, покуда она умывалась, стоя в углу над тазом: — Скажи на милость, где ты ночью пропадала? — Ждала я, что она снова промолчит или отделается ничего не значащими словами, но на этот раз, сама не знаю почему, случилось по-иному. Она мне ответила голосом ясным и твердым: — Я была с Розарио, с ним я была. И не спрашивай больше, куда я хожу, что делаю, с кем бываю, запомни теперь хорошенько и знай: гуляю с кем могу и где придется. Еще тебе хочу сказать: мне это нравится, я без этого не хочу и не могу обходиться. Я воскликнула: — Боже мой, но с Розарио, дочка, с Розарио, ты хоть понимаешь, кто он? Она мне в ответ: — С ним или с другим, мне все равно. |
