И так безвольно отпустила его вчера… Впрочем, Олеся опять лгала. Лгала себе самой и ему, страшась нового скандала — сколько же можно? — и окончательного разрыва, который, она была твердо уверена, произойдет, если высказаться до конца. Поэтому предпочитала скрывать свои нехорошие мысли. О них не подозревал даже проницательный Карен. Конечно, все вполне понятно и объяснимо, и у ее резкого охлаждения к мужу есть своя причина: с некоторых пор Олеся стала считать именно его во всем виноватым. Да, только по его настоянию она бросила Валерия и вышла замуж за мальчишку. По его требованию ушла с работы. По его жесткому настойчивому желанию отделила Полину, а как раз отселение дочери и сыграло роковую роль в ее неудавшейся, безалаберной судьбе.
Но высказать обвинения Карену Олеся не может. Значит, нужно лгать. Очевидно, ложь — ее судьба и суть, без обмана ей не прожить, и только он один способен немного уберечь Олесю от новых ударов. Она не задумывалась о справедливости своих обвинений. Забывала, сколько вынес когда-то Карен на своих еще полудетских плечах, и как ему удалось выстоять в почти безысходной ситуации. Олеся думала лишь о его вине и слишком в нее верила. При всех жизненных осложнениях людям бывает легче и проще переложить на кого-то ответственность за случившееся, найти человека, отвечающего за беды и несчастья. Вот он и повинен во всем! Карен, давно взявший бразды правления в свои властные руки… Настойчивое, не отпускающее ни на минуту убеждение… И Олеся все упорнее и настойчивее отдалялась от мужа.
Она села в кресло у окна. Ветер над ее головой раздувал занавеску и носился по комнате. Потихоньку он убаюкал Олесю, веки стали тяжелеть и смыкаться, только сидеть в кресле было очень неудобно. Она сжалась в комочек и положила голову на подлокотник.
— Леся, — тревожно сказал Карен. Он присел возле нее на корточки и тесно прижался коленом к ее колену, как всегда любил делать. — Ты же простудишься, и мне потом придется лечить тебе сопли! Мало твоей вечной мигрени! Немедленно спать! — Муж решительно закрыл окно и поднял ее. — И давно ты так сидишь?
Олеся посмотрела на циферблат.
— Около двух часов.
Карен свистнул.
— Ничего себе! Два часа у раскрытого окна! Сильно мечтаешь о воспалении легких? — Он осторожно опустил ее на кровать и укутал пледом. — Я сейчас, — и, насвистывая, легкой походкой ушел на кухню.
Принес он стакан с чем-то, по запаху, очень крепким.
— В порядке исключения. Одним махом — и забыли навсегда! Быстро! — И поднес стакан к ее губам.
— Это водка! Где ты ее взял? — удивилась Олеся.
— "Помилуйте, королева, — отозвался Карен, — разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!"
Олеся зажмурилась и с трудом одолела крепкий напиток. Какая все-таки гадость!
— Отвыкла! — с удовлетворением констатировал муж. — Ну что? Сильное впечатление?
Он наклонился к ней. В темных глазах мирно отражался свет ночника.
— Жуть! — прошептала Олеся. — Я куда-то проваливаюсь… Зачем ты налил так много?
Карен сел рядом, не раздеваясь, и о чем-то задумался.
— Хорошо, что тебе кажется много. Спи, — он равнодушно прикоснулся к ее щеке. — Я пока не хочу.
Проснулась Олеся около полудня. В гостиной насвистывал Карен, тихо звучала музыка. Олеся босиком подошла к дверям. Ничего особенного, читает и свистит.
— А-а, ты встала наконец! — увидев ее, без всякой радости обронил муж. — Давно пора! Как ты себя чувствуешь?
— Ничего, — неуверенно пробормотала еще не проснувшаяся Олеся. |