Тетя Рут, которая все это время бубнила миссис Фостер: «Старинные гравюры… Странный вкус у маленькой девочки» (Мария ясно ее слышала, беседуя с дядей Дэвидом), вдруг обернулась и сказала:
— Ну что, дорогой, в путь?
И это означало, что им обоим пора торопиться в Лондон. Мария давно заметила, тетя Рут чувствовала себя неуверенно, если долго находилась вне Лондона. Она выныривала из него, как нервный пловец, который, заплывая в море, то и дело косится на берег.
И пошел шквал прощаний: снова пришлось целовать, и тебя целовали в ответ. И когда гости уехали, Фостеры, оставшись наконец одни, погрузились в привычный покой. Мария повесила календарь у себя в комнате; август закрывал все остальные месяцы, и тут ее осенило: покупка-то невыгодная, ведь год почти кончился. Старый календарь — самая безжизненная вещь на свете, если только он не прошлогодний ежедневник. Хотя почему? — подумала Мария, ведь оттого, что время уже прошло, оно не сделалось менее интересным, чем время, которое еще не наступило. Она пролистала назад страницы календаря и вспомнила январь (когда болела ветрянкой), и март (день рождения, и еще она начала ходить на фигурное катание), а в июне она первый раз в жизни сама поехала на поезде к крестной. Эти месяцы напомнили ей банки с джемом дома в кладовке — полные и с наклейками. Остальные — сентябрь, октябрь и их соседи стояли пустые и непредсказуемые.
8. КАЧЕЛИ
— Нам нужны старые занавески, — сказал Мартин. — Или какой-нибудь коврик.
Он задумчиво посмотрел на кухонное окно, в котором маячила голова миссис Фостер, склоненная над раковиной с посудой.
— Мне кажется, ее лучше не просить, — предупредила Мария.
— Что, плохое настроение?
Мартин был специалистом по настроениям своей матери. Он обозрел миссис Фостер с интересом профессионального метеоролога и построил личные планы в соответствии с возможной перспективой.
— Не очень. Но просто она нам не разрешит выносить вещи из чужого дома, — ответила Мария.
Они сооружали шалаш в зарослях кустарника, к величайшему возмущению кота, — ведь это его частные джунгли для расправы с мышиными и птичьими жизнями. Он уселся на краю лужайки и уставился на Марию с Мартином, обиженно поводя кончиком хвоста. Мария, семенившая взад и вперед по поручению Мартина, пыталась по возможности его избегать.
— Ну ладно, ничего, — сказал Мартин. — Сделаем крышу из веток. Затаскивай вон ту толстую и пойди еще поищи.
Странно, подумала Мария, пробираясь на животе сквозь непролазный кустарник, есть такие люди, которым почему-то с удовольствием подчиняешься, когда они тобой командуют. Даже приятно. Вот, например, сейчас, несмотря на то, что по голове бьют ветки куста, который, похоже, живет совершенно самостоятельной жизнью. Какая-то ветка вдруг отскочила и стегнула ее по лицу, ой, отпрянула Мария и уже громко вскрикнула: «Ой, ой», наткнувшись коленкой на что-то твердое и острое — на джинсах сразу же образовалась треугольная дыра.
— Что случилось?
— Я поранила колено, — ответила Мария, сдерживая слезы и пытаясь сесть под негостеприимным кустом.
Ну вот, теперь придется оправдываться за эту дыру перед мамой. К тому же на коленке появилась розовая царапина. Мария осмотрела ее и увидела сочащуюся кровь. Потом огляделась: обо что же я так ободралась? Из земли в глубь куста уходила какая-то ржавая железка, а к ней крепилась толстая цепь с облезлой черной краской. Мария потянула, и цепь вышла из-под перегноя, таща за собой продолговатую металлическую пластину, на которой дырками был выбит узор.
Между листьями появилось лицо Мартина.
— Все в порядке?
— Да.
— Можешь вытереть моей рубашкой. |