Дидрих отвернулся.

— Оно лежало в сейфе в понедельник утром, — заявил его брат.

— Вчера? — Дидрих пронзил Уолферта взглядом. — Ты уверен?

— Совершенно уверен. — Уолферт усмехнулся своим зловещим смешком. — Мне нужно было положить эти документы Хатчинсона, и я открыл сейф. Ожерелье лежало там.

— В этом футляре, мистер Ван Хорн? — уточнил Дейкин.

— Да, верно.

— В открытом футляре?

— Нет, но…

— Тогда откуда же вам известно, что ожерелье было в нем? — кротко произнес Дейкин. — Будьте осторожны с подобными утверждениями, мистер Ван Хорн. Я хочу сказать, когда вы имеете дело с фактами. Вам приходилось открывать футляр, мистер Ван Хорн?

— По правде признаться, я это сделал. — Кончики волосатых ушей Уолферта стали похожи на цветок фуксии.

— Сделали?

— Просто заглянул в нее, только и всего, — рассердился Уолферт. — Неужели, по-вашему, я лгу?

— А какая тут разница? — заорал Дидрих. — Сейф ограбили ночью, прошлым вечером со стеклом в двери все было в порядке. Какая разница, когда в последний раз видели ожерелье?

«Он жалеет о том, что позвонил в полицию. Что вызвал Дейкина. В его голосе слышна горечь. Горькое сожаление».

— Вы услышите об этом от меня, мистер Ван Хорн, — ответил ему Дейкин, и, прежде чем до них дошел вполне определенный и пугающий смысл его фразы, шеф полиции покинул дом.

В отличие от Уолферта Дидрих не стал возвращаться в город. Он заперся в кабинете и провел там большую часть дня. Однажды в поисках справочника Эллери приблизился к его двери, но, как только до него донеслись шаги бесцельно бродившего за ней хозяина особняка, он поспешил в коттедж. Говард тоже сидел взаперти в студии, а Салли в своей комнате.

Эллери работал.

В пять часов Дидрих появился на пороге коттеджа.

— Приветствую вас.

Он сражался в битве и выиграл ее. Линии обороны резко обозначились, но находились под контролем.

— Вы видели делегацию старых куриц?

— Из комитета? Нет, не видел. Я работал.

— Гора идет к Магомету. Но что я мог им сказать? Я чувствовал себя последним дураком. Конечно, нам надо пойти.

— Каждому дано обойти свой круг страданий, — с улыбкой проговорил Эллери.

— Как там сказано в Книге Иова? — тоже со слабой улыбкой откликнулся Дидрих. — Папа это часто цитировал. А, да, «…человек рождается на страдание, и дети пламени в высоту устремляют полет». Некоторые из них выглядят так, словно в них бросили факелы с ацетоном. Видите ли, я не желаю вам мешать, мистер Квин, но мне вдруг пришло в голову… Мы же не договаривались о том, отправитесь ли вы с нами на этот проклятый торжественный обед. Конечно, нам хочется, чтобы вы…

— Боюсь, что вынужден отказаться, — поспешно ответил Эллери, — хотя с вашей стороны очень любезно включить меня в состав семьи.

— Нет, нет. Нам хочется, чтобы вы пошли вместе с нами, — закончил Дидрих.

— Я не взял с собой вечерних костюмов.

— Вы можете надеть мой смокинг. У меня их несколько.

— Да я в нем утону. И в любом случае, мистер Ван Хорн, это ваш праздник.

— Я понял. Вы намерены остаться здесь и продолжать мучить пишущую машинку.

— Она не получила еще и половины положенных ей мучений. Да, признаюсь вам честно, намерен.

— Наверное, нам надо поменяться местами.