Татьяна Полякова. Чудо в пушистых перьях
Моему сыну Родиону В день восемнадцатилетия.
Не ищи в жизни подвигов, Они тебя сами найдут.
* * *
Ступенька стремительно приближалась к моей физиономии. Я слабо охнула и выставила руки перед собой (это единственное, что я могла сделать в данной ситуации), локти вывернулись в разные стороны, глаза сошлись у переносицы, а нос коснулся ступеньки лестницы, но без особого для меня ущерба. Я невнятно произнесла что‑то в высшей степени неприличное и попробовала приподняться, уцепившись рукой за перила. Подъем я осуществляла поэтапно и для начала села, вцепившись все в те же перила. Закрыв один глаз и прищурив другой, я смогла различить стену напротив с надписью на ней «Оля дура», а чуть ниже «Витя козел» и с тоской вздохнула: выходит, я еще в районе первого этажа. До квартиры оставалось два пролета. В моем теперешнем состоянии путь практически непреодолимый, однако ночевать на лестнице я тоже не могу. Надо собраться с силами и подняться. Слабо постанывая и держась за перила, я поднялась, но тут же поняла, что это была плохая идея. Мое туловище, независимо от меня, начало вращаться, я выдала еще что‑то неприличное и поспешно приземлилась на четвереньки. Туловищу сразу стало легче, и голове тоже. Выбирать не приходилось, и я начала подъем, медленно переставляя руки и ноги и приговаривая: – Ничего, глаза страшатся, руки делают… дойдем, должны дойти… – Таким образом я достигла лестничной клетки и ненадолго прилегла. Мысли начали путаться, клонило в сон, я сказала себе: – Позади Москва, отступать некуда. – Так обычно приговаривал папуля, открывая третью бутылку. Я подумала, что папуля прав: пьянство – это вам не фунт изюма, пьянство – это судьба, если хотите – крест, и его надо как‑то нести, то есть доволочь хотя бы до своей квартиры. Я вновь начала подъем, счастливо улыбаясь, потому что отсюда уже была видна дверь моей квартиры. Но тут над головой что‑то хлопнуло, а буквально через секунду в нос мне уперлось что‑то влажное и теплое. Я скосила глаза и увидела перед собой лохматую морду, слабо охнула, кто‑то жалобно заскулил над самым моим ухом, и я сообразила, что передо мной соседский пес Келли. Я очень смутилась, потому что где Келли, там и его хозяин, Сашка Осипов, а являться его очам в том виде, в котором я пребывала в настоящий момент, мне очень не хотелось. Слезы навернулись на глаза, когда я услышала Сашкин голос: – Василиса, ты чего здесь? Потеряла что‑нибудь? – Ага, – жалобно кивнула я и мысленно прошипела: «Немедленно, слышишь, немедленно поднимись с четверенек…» Но не тут‑то было, я это поняла сразу, а Сашка чуть позднее. Он наклонился ко мне, присвистнул и заявил: – Ничего себе… Ты где ж так нализалась? – Юбилей, – пробормотала я, – двадцать пять лет… – Тебе? – удивился он. – Не‑а, – отчаянно замотала я головой, потому что считала себя значительно моложе. – Подруге… – Вот оно что… Чего ж не проводил никто? – Проводил, – с третьей попытки произнесла я. – Он у подъезда лежит. Не наступи, когда будешь выходить. – Понятно, – хихикнул Сашка и поднял меня, подхватив под локти. Я благодарно прильнула к его плечу и ненадолго затихла. – Давай потихоньку, подняла ножку, опустила… хорошо получается, – приговаривал Сашка, направляясь со мной к двери квартиры. Теперь на моих глазах выступили слезы благодарности. Сашка мне нравился уже семь месяцев, до этого я обращала мало внимания на соседа, а тут как‑то у него Келли заболел, и Сашка обратился ко мне, потому что я ветеринар. |
