И, как вы тоже наверняка уже поняли, я не отношусь к числу приверженцев «кукольной» теории доктора Пирса. Действительно ли психопат менее человечен из за отсутствия совести? Очевидно, ответ на этот вопрос зависит от того, как определять концепцию человечности.
– А над каким проектом вы работаете в том коридоре? – перебил его Даниэль, сейчас менее всего желавший выслушивать какие бы то ни было определения.
Доктор Фишер откинулся на спинку кресла и невозмутимо заметил:
– Думаете, меня чересчур понесло в философию? Но дело в том, что философия, медицина и психиатрия сближаются друг с другом все больше и больше. Итак, почему же эволюция снабдила человека совестью?
Даниэль не понял, был ли это риторический вопрос, или же от него ожидался ответ. Желая, однако, поторопить события, он попытался дать нужное толкование.
– Думаю, чтобы сдерживать агрессивные и эгоистические порывы. Без совести мы бы просто поубивали друг друга, искоренили собственный вид.
– Вот как? – воскликнул врач, прикинувшись потрясенным. – А что, у крыс есть совесть? Или у змей?
На этот раз Даниэль предпочел отмолчаться.
– Едва ли. Для выживания вида совесть совершенно не обязательна. Тогда для чего же она нам?
Даниэль решил не отвечать и на этот раз. Карл Фишер отнюдь не жаждал дискуссии, понял он. Ему всего лишь требовалась аудитория.
– Возможно, – продолжил врач и сделал драматическую паузу, призванную немного потерзать публику неизвестностью, пока он прихлебывает чай, – возможно, совесть зародилась, чтобы сильнейший член племени не отнимал еду у других. Выживание группы было гораздо важнее выживания отдельной личности, и потому голодный умоляющий вид и послужил стимулирующим фактором для альтруистического поведения. В такой примитивной форме совесть представляла собой не более чем реакцию животного на скулеж своего выводка. Эдакий инстинкт, внутренний голос. Однако человек, в отличие от животного, обладает способностью сопротивляться своему внутреннему голосу. В связи с чем он был наделен другим средством регламентирования поведения, присущим исключительно ему одному, – а именно чувством вины. Эдаким прибором, срабатывающим при существенном отклонении от программы. Наверное, в каменный век подобного способа было вполне достаточно. Но сегодня? Разве мы живем племенами в дикой местности, Даниэль? Нет, мы особи, взаимодействующие и конкурирующие друг с другом на свободном рынке. Совесть и чувство вины для нашего выживания важны уже не более чем наличие аппендикса. Истина заключается в том, что мы прекрасно справлялись бы и без них – а то и даже намного лучше. Как вид, конечно же, я хочу сказать. Кое какие отдельные особи, естественно, не выживут – но такова цена, которую приходится платить за эволюцию.
Он вновь прихлебнул чай, и Даниэль воспользовался возможностью отпустить замечание:
– Если я правильно вас понимаю, доктор Фишер, на самом деле вас не интересует лечение психопатии? Вы расцениваете отсутствие совести как преимущество?
– Верно, в отличие от прочих химмельстальских исследователей, я рассматриваю психопатов совершенно по иному, – важно кивнул Фишер. – С эволюционной точки зрения таковые вовсе не являются откатом к некоему раннему, более примитивному состоянию, как полагают некоторые. Как раз наоборот. Причина данной периодической девиации в точности та же, что и других отклонений: природа тестирует новые модели. Если таковые оказываются работоспособными, они сохраняются и развиваются дальше. И факт состоит в том, что количество диагностированных психопатов в Химмельстале возрастает с каждым годом. В то время как на первых порах нам приходилось тратить время на поиски исследовательского материала. А сегодня мы буквально завалены заявками от всех европейских стран и способны принимать лишь часть от общего количества клинических случаев, что норовят перевалить на нас. |