— О чем? — я недоуменно посмотрел на Марти.

Он прочистил горло.

— Это довольно длинная история.

— У меня целый день впереди, — ответил я, крепко обнимая Рут за плечи.

— В тридцать пятом году я был в Германии, — начал он, — я видел, что произошло там, видел, что случилось со страной в результате прихода к власти бандитов.

— Ты говоришь о Гитлере? — спросил я. — Какое он имеет ко мне отношение? — Я полез за сигаретами и вспомнил июнь прошлого года, когда пришло известие о падении Франции. Люди на улицах выглядели подавленными, говорили с тревогой в голосе; ходили слухи о надвигающейся войне с Германией. Наши доходы на несколько дней упали, но затем бизнес набрал прежнюю силу, а может быть, даже слегка возрос. Америка не воевала, и я думал, что не будет воевать, особенно если будет занята собственными делами.

Марти не отреагировал на мой вопрос и продолжал:

— В тридцать пятом Гитлер подчинил себе страну, жестоко расправляясь с каждым, кто подавал голос против него. Тогда он сказал: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир». Вот и наступило завтра, которое он обещал Германии. Как и обещал, он захватил уже всю Европу, за исключением России и Англии. Вскоре его взор обратится через океан, на Америку.

Марти на минутку прервался, чтобы закурить. Я все еще не понимал, к чему он ведет. Сунув в рот незажженную сигарету, он продолжил:

— Когда Гитлер пришел к власти, люди говорили, что он долго не продержится. Я тоже так говорил, но при этом подчеркивал, что продержится он столько, сколько люди будут признавать его, и остановить его можно будет лишь тогда, когда весь мир поднимется против него. Сейчас именно это и происходит, и он немного притих. Ему противостоят Англия и Россия, ему противостоят простые люди с улицы, строя баррикады из собственных тел.

Если простой человек решит, что ты его не устраиваешь, он остановит тебя. И как бы ты ни пытался помешать ему, он все равно одержит верх. Ты никогда не сможешь победить простого человека.

Я в знак согласия поднял руки.

— Отлично, они собираются остановить эту заразу на колесах, но я никак не пойму, какое это имеет отношение ко мне.

— Ты должен понять, Фрэнки, — Марти встал передо мной и посмотрел на меня сверху вниз. — Простой человек против тебя, и если он говорит, что тебе надо убираться, то тебе действительно надо убираться!

При этих словах я рассмеялся. Да куда бы я ни пошел, люди везде лижут мне задницу, и если они против меня, то почему не показывают этого? Я высказал Марти эту свою мысль.

— Так об этом я и говорю, Фрэнки. Когда Гитлер шагает по земле, люди целуют землю у него под ногами, но делают они это исключительно из страха, потому что боятся того, что может произойти с ними, если они не будут этого делать.

Поэтому люди и лебезят перед тобой. Они боятся тебя, ты стал символом убийств и воровства. Они боятся одного твоего имени. И когда они рассказывают друг другу шепотом о том, что ты натворил, им совсем неважно, сделал ли ты это в действительности. Факты остаются фактами, и они верят, что это твоих рук дело. И они собираются уничтожить тебя точно так, как в один прекрасный день уничтожат Гитлера.

Я рассмеялся.

— Ко мне это не относится. Просто я хочу быть один, и если меня не трогают, то и я никого не трогаю. — Марти покачал головой. — Не говоря уже о том, что я ничего не могу с этим поделать, — сказал я.

Рут посмотрела на меня.