На втором этаже я увидел Жанет, выходящую из туалета. Я подошел к ней.

— Жанет, — сказал я.

— Никогда больше не подходи ко мне, никогда! — сказала она низким холодным голосом.

— Хорошо, — так же холодно ответил я. — Если ты так хочешь.

Она пошла по коридору, и я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.

«Черт бы побрал эту школу, — подумал я. — Детские штучки».

Глава одиннадцатая

Когда я вернулся домой, семья как раз собиралась обедать. Девочки уже вымыли руки. Ирен сидела за столом, а Эсси помогала матери у плиты.

— А вот и я, родственники, — объявил я.

— Я уже начала беспокоиться, Фрэнки, — сказала тетя. — Иди быстрей мой руки, мы собрались обедать без тебя.

Я удивленно посмотрел на нее, потому что почувствовал в ее голосе раздражение. Лицо ее казалось озабоченным, от чего мелкие морщинки обозначились сильнее.

— Вы же знаете, тетя Берта, — сказал я, пытаясь развеселить ее, — что я никогда не опаздываю к обеду.

Девочки прыснули.

— Это правда, мамочка, — сказала Эсси, — он никогда не опаздывает.

Я вышел в гостиную. Дядя сидел в кресле рядом с окном. Взгляд его был направлен в пустоту, руки нервно теребили подлокотники.

— Дядя Моррис, вы меня удивляете, не думал, что вы уже дома.

— Привет, Фрэнки, я пришел сегодня пораньше. — Он попытался улыбнуться, но это у него не слишком-то получилось. — Я устал.

Я пошел в ванную, вымыл руки, потом позвал его.

— Пойдемте обедать, все уже собрались.

— Я не хочу есть, — с трудом проговорил дядя.

Что-то произошло, я чувствовал в воздухе какое-то напряжение. Мне стало не по себе. Может быть, я сделал что-то не так? Вытерев руки, я отправился в кухню. Обед прошел в тишине, дядя Моррис так и не появился. После обеда я помог Эсси вымыть посуду: она ее мыла, а я вытирал и расставлял. Потом мы сидели в гостиной и слушали радио. В восемь часов девочки отправились спать. В половине десятого я сказал, что тоже иду спать. Я чувствовал, что дядя и тетя хотят поговорить и я им мешаю. Словом, этот вечер был тихим и мрачным. Обычно дядя Моррис смеялся, шутил, играл с дочерьми, но сегодня ничего этого не было. Когда девочки перед тем, как уйти, поцеловали его, он не поцеловал их в ответ. Я отправился к себе и начал раздеваться. Сквозь закрытую дверь до меня доносились приглушенные голоса дяди и тети. Некоторые слова можно было разобрать. Я вытянулся на кровати, положив руки под голову, и посмотрел в окно. День был длинный и утомительный. Я задремал, оглушенный непонятной депрессией, охватившей меня. И вдруг резко проснулся. За дверью по-прежнему слышались голосам тети и дяди. Я взглянул на часы, было около двух. Я прислушался.

Тетя тихонько плакала, дядя говорил:

— Беспокоиться, собственно, не о чем; ты же слышала, что сказал доктор. Несколько лет в Аризоне, и я буду в полном порядке. Мне повезло, что болезнь обнаружили в начальной стадии, она вполне излечима.

Тетя заговорила о детях. Я расслышал свое имя, но не понял смысл сказанного — что-то о том, что мне еще нет шестнадцати.

— Об этом тоже можешь не беспокоиться, — сказал дядя. — Там такие же прекрасные школы, как и здесь, и Фрэнки поедет с нами. Просто нам надо будет все им хорошенько объяснить. Я уверен, что они поймут. В конце концов, ему не хватает всего четыре месяца, и я думаю, они учтут это.