– И что привело вас к такому заключению?

Он похлопал свернутыми в трубку листами по ладони.

– Вот это. Еще вчера Смит не выказывал подобных настроений, а сегодня вдруг дал интервью. Он должен был потерять контроль над собой… впасть в этот свой транс.

– Как я рада, что ты наконец-то увидел очевидное.

– Джил, может, ты лучше ударишь меня не очень сильно и простишь? Ты понимаешь, что это означает?

– Это означает, что они выставили актера, чтобы всех одурачить. Именно об этом я твердила тебе час назад.

– Конечно. Актер, причем хороший актер, тщательно подобранный и натасканный. Но это означает и кое-что еще. Насколько мне видится, тут есть две возможности. Первая: Смит мертв и…

– Мертв! – Джил вдруг вспомнила забавную церемонию утоления жажды и ощутила странный теплый неземной привкус личности Смита, ощутила с невыносимой печалью.

– Возможно. В таком случае, двойник будет «жив», пока он нужен. Потом он «умрет» и его выпроводят из города, предварительно загипнотизировав так, что его задушит астма, попробуй он избавиться от внушения… а может, прибегнут даже к лоботомии. Но если Смит уже мертв, лучше о нем забыть; мы никогда не докажем правду. Поэтому предположим, что он жив.

– Я очень на это надеюсь.

– Что вам Гекуба или ты Гекубе? – переврал Кэкстон цитату Шекспира. – Если он жив, с ним, возможно, и не случится ничего плохого. В конце концов, нашим деятелям органически свойственна двойная игра. Возможно, недельки через две-три наш друг Смит будет в достаточной форме, чтобы выдержать публичное выступление, и нам его покажут. Но я чертовски в этом сомневаюсь.

– Почему?

– Поработай головкой. У Дугласа уже провалилась одна попытка вытянуть из Смита то, что ему надо. Но Дуглас не может позволить себе провал. Поэтому, я думаю, он похоронит Смита глубже, чем кого-бы то ни было… и мы никогда не увидим настоящего Человека с Марса.

– Убьет его? – выдавила из себя Джил.

– Ну зачем же так грубо? Поместит его в частный приют и не позволит ему никогда и ничего узнать.

– Господи! Бен, что же нам делать?

Кэкстон задумался.

– У них и бита, и шар, и правила она устанавливают сами. Но я, пожалуй, нагряну с Беспристрастным Свидетелем и кем-нибудь из известных юристов и потребую, чтобы меня пустили к Смиту. Может, я сумею вытащить его в открытую.

– Я буду рядом с тобой!

– Только тебя мне там не хватало. Если ты там покажешься, мигом вылетишь с работы.

– Но я же нужна, чтобы опознать его.

– Ну, лицом к лицу я смогу отличить человека, воспитанного негуманоидной расой, от актера, выдающего себя за такового. Но если со мной что-нибудь случится, ты будешь козырем в рукаве – человеком, знающим, что они водят всех за нос, и имеющим доступ в Бетесду. Солнышко, если обо мне ничего не будет слышно, то вся надежда будет только на тебя.

– Бен, но они ведь не сделают тебе ничего плохого?

– Я выступаю не в своей весовой категории, девочка.

– Бен, мне это совсем не нравится. Слушай, если тебя пропустят к нему, что ты будешь делать?

– Я спрошу, не хочет ли он покинуть больницу. Если он скажет «да», то я приглашу его к себе. В присутствии Беспристрастного Свидетеля его не посмеют задержать.

– Хм-м… И что дальше? Он нуждается во врачебном уходе, Бен; он не способен сам позаботиться о себе.

Кэкстон снова задумался.

– Я уже думал об этом. Я не могу ухаживать за ним. Мы можем поселить его у меня…

– … а я буду за ним ухаживать.