Маняша молчала, видимо от смущения. И бабушка не спешила начинать беседу. Так они и сидели некоторое время молча. Но потом бабушка не выдержала и спросила:

— Ты давно замужем?

Маняша как будто ждала этого вопроса. Она сразу оживилась, кинулась ставить чайник и заговорила быстро, взахлеб, как швейная машинка стучит.

— Седьмой год… То есть расписаны уже седьмой год, а так знакомы уже скоро восемь. Мы как ведь познакомились… Мы интересно познакомились… В бане…

— В бане? — переспросила бабушка.

— Ну да. Я ведь из дому тогда на стройку поехала. Надюху Новикову знали? нет? Так у нее на Урале один шофер был, все писал письма, чтобы она к нему приезжала. А Надюха сомневалась, пока меня зло не взяло: «Ах, ты, — говорю, — кулема несчастная, мужик там весь извелся, а тебе задницу лень поднять. Собирайся, вместе поедем». Думаю про себя: «Может, и для меня какой шофер там найдется». Вот, значит, и поехали мы с Надюхой на Урал. Она сразу замуж выскочила, но не за того шофера, а за другого, он на экскаваторе работал. А я устроилась в бригаду маляром. «Дай, — думаю, — хоть специальность получу…»

— Так ты, значит, аж на Урал махнула? — не то спросила, не то подумала вслух бабушка.

— Сначала на Урал, потом в эту, как ее… называется так чудно, не по-русски… Вот ведь придумают, три года жила, а выговорить никак не могу… Так и ездила с одной стройки на другую словно мужик. Маляры везде нужны…

— И все одна? — поинтересовалась бабушка. — Замужем не была?

Маняша потупилась, полезла за чем-то в шкафчик, ничего оттуда не достала и снова уселась.

— Ну как одна… Мужского полу на стройках, известное дело, много. И все больше холостые. Случалось, что какой-нибудь и поинтересуется. Только я, дура такая, вместо того, чтобы завлекать, возьму да и бухну наперед: «Так, мол, и так, хорошо бы замуж…» Если которые честные — сразу отходили, а другие потом норовили скрыться… Чудаки… Как будто я их насильно потащу в загс. Сколько раз себя ругала за свою глупость, а исправиться никак не могла. Подруги, бывало, наставляют меня, как надо завлекать, я их слушаю, а сама думаю: «Нет, это с моей физиономией стыдно…»

— Как же это тебя угораздило в бане-то? — спросила бабушка, чтобы перевести разговор в более приятное русло.

Маняша засмеялась и даже как будто помолодела. Во всяком случае она уже не казалась мне старой бабкой, а так, теткой.

— Это когда мы под Воронежем элеватор строили… Там в поселке была баня, куда мы по четвергам, то есть в женский день, ходили мыться. Вот, значит, женщины помылись и захотели париться, а мне что-то поплохело, видно угорела… Сижу в предбаннике в чем мать родила, волосы сушу и поджидаю своих товарок. Вдруг дверь открывается и входит Семен Иванович с чемоданчиком в руке, то есть я тогда еще не знала, конечно, что это Семен Иванович, а думала, что просто мужчина. Вошел и стоит, рот разинул, глазами хлопает, никак не может сообразить, почему тут голая баба. Я, конечно, всю одежу, которая была под рукой, сгребла на себя и говорю ему: «Вам чего здесь надо, товарищ? Сегодня женский день». А он мне: «Извиняюсь, я тут… кое-что простирнуть собрался…» Тогда я говорю: «Это дело не мужское, давайте что там у вас, я сама простирну». Он сунул мне рубашку и — ходу. Насилу потом его нашла. Оказалось: москвич, год как овдовел… Ну и вот…

— Так он у тебя вдовец, — сказала бабушка, словно подтвердила вслух какую-то свою мысль.