Некоторое время все глядели на Светку, как на лампочку, которую никто не включал, а она сама вдруг вспыхнула, но мало-помалу лица становились осмысленными. Степанида как-то масляно заулыбалась, чересчур ласково, чтобы казаться искренней. Клавдия насторожилась, хотя и сделала вид, что ее хата с краю. А Николай застеснялся и поджал ноги под стул. Из всех троих он один, пожалуй, еще не понимал, зачем брат привел в дом секретаршу из сельсовета, хотя жених и невеста из кожи вон лезли, чтобы все видели, кем они друг другу приходятся, и только на словах робели.

— Шли мимо, дай, думаю, зайдем к нашим, поглядим, что они там поделывают, — начал Генка так, как будто он не был дома по крайней мере неделю.

— Добро пожаловать, гостюшки дорогие, — в тон ему елейным голосом отозвалась Степанида.

Она интуитивно почувствовала в Светке союзницу, хотя и не понимала еще, чем та ей может быть полезна.

— Чего ж вы как не свои, — сказал Николай. — Проходите, садитесь. Мать нам сейчас чаю соберет.

Жених и невеста присели на краешек кушетки, словно две птички на жердочку.

— Сейчас, сейчас самовар поставим… Может, сырников покушаете? — засуетилась Степанида.

— Там только Васе осталось, — сказала Клавдия, напирая на «Васю». — Это я для него пекла. Он любит.

Степанида смешалась, оставила самовар, взялась за картошку и снова схватилась за самовар. Она поняла, что Клавдия задумала неладное, и теперь лихорадочно соображала, чего от нее ждать.

— Не хлопочите, маманя, — сказал Генка, уязвленный выходкой Клавдии. — Мы сейчас пойдем. Некогда нам тут…

— А позвольте поинтересоваться, какое мнение сельсовета насчет приема стеклотары? В нашем магазине взяли моду одну на одну менять, а их, вон, цельный чулан, — Николай попробовал исправить положение галантным разговором.

— Сельсовет думает — пить меньше надо, — оборвала его гостья, и всем стало ясно, что ей палец в рот не клади.

— Ты, Николаша, странно рассуждаешь, — сказала Степанида, многозначительно взглянув на Клавдию. — Делать больше нечего в сельсовете, как только о пустых бутылках думать. Это у нас в голове банки да тряпки, наволочки да телевизоры, а образованные люди выполняют постановления, про которые в газетах пишут.

— А вы читали в «Труде»… Или в «Гудке»… Не помню уж, — подхватил Николай. — Там пишут, что один мужик, то есть старик, купил лотерейные билеты. Ему их дали на сдачу. Дали, и ладно. Он записал себе номера, сунул билеты в карман и забыл. А потом умер. Старуха его похоронила, стала разбирать его документы и нашла в них бумажку с номерами билетов. Дай, думает, проверю на всякий пожарный. Ну, проверила, а там крупный выигрыш — автомобиль «Нива». Она туда-сюда — билетов нигде нет. Потом припомнила, что старик держал билеты в кармане выходного костюма, в котором его похоронили. Она в милицию. Так, мол, и так — раскопайте. Там посовещались, взяли, как положено, понятых и раскопали. А в гробу-то и нет никого…

Тут Николай сделал паузу, как тот тракторист, который рассказал ему эту историю, ожидая, что кто-нибудь спросит, куда же делся покойник. Но никто не спрашивал. А Генка сказал:

— Хрен с, ним, с покойником. Давай лучше поговорим, как нам всем дальше жить. Мы ведь сюда не анекдоты пришли слушать, а хотим заявить, что намерены расписаться со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вот и слава богу, — громко обрадовалась Степанида. — Пора тебе, сынок, своим домом жить.