— Вот именно, — перебила свекровь Клавдия. — Цена ей известная. Мужики знают.

Светка вся пошла пятнами. Ладно бы еще от будущей свекрови стерпеть. Известное дело: матери своих сыновей часто ревнуют к другим женщинам и на первых порах могут проявлять свои инстинкты. Но чтобы посторонняя баба шпыняла… Этому не бывать.

— Позвольте спросить, на что именно вы намекаете? — сказала она подчеркнуто вежливо, чтобы сразу стало ясно, что она не одного поля ягода с этой теткой.

— А то не знаешь…

— Нет, не знаю. Вижу только, что вы хотите меня оскорбить и расстроить наш брак. А я вам ничего плохого не сделала.

Клавдии жалко было эту глупую девчонку, которая вот-вот разревется. Она действительно ни в чем не провинилась, может быть, только слишком уж ретиво начинала. Но этот брак был сейчас очень некстати. Все упиралось в деньги. Для Клавдии это могло обернуться неприятностями, нарушить ее покой, а может быть, и семейное счастье. Слишком дорогая цена за благополучие какой-то вертихвостки. К тому же, этот брак может оказаться и несчастным, ведь Генка пьяница, ветрогон. Вот Клавдия и рубила сплеча:

— He прикидывайся. Вся деревня знает, что ты с восьмого класса аборты делаешь.

— Неправда, — взвизгнула Светка и вскочила с кушетки.

— Николай, — закричал Генка. — Уйми свою…

— Клавдия! — вытаращил глаза Николай.

— Да что ж это делается-то, — заголосила вдруг Степанида. Как на похоронах запричитала гнусавым голосом: — Что я вам сделала плохого окромя хорошего! Поила вас, кормила, рук не покладала, только чтобы были сытые, одетые да здоровые. Сама не жила как люди, добра не видела, чтобы только вам, дитяткам моим ненаглядным, сладко было. За что ж вы меня раньше времени в гроб вгоняете, допускаете, чтобы вас, как собак каких паршивых, друг на дружку науськивали. Хоть матери-то постыдитесь. Недолго мне осталось… Вот умру, тогда как хотите…

— Да что вы, в самом деле, маманя, — спохватился Николай. — Кто вас тут смеет обижать! Да что мы все, с цепи сорвались, что ли… Разве нельзя по-людски, по-хорошему… Геннадий женится. Очень хорошо. Сядем и потолкуем, как это дело устроить. Зачем шуметь…

— А тут и толковать нечего, — сказал Геннадий, прижимая к себе по-хозяйски всхлипывающую Светку. — Мы желаем отделиться, и мать с собой забираем. Довольно она на вас горбатилась. Пусть теперь отдохнет.

— Давно бы так, — сказала Клавдия как будто про себя, но чтобы все слышали, — Пусть у вас поживет. Хлебнет горя небось, так обратно запросится. А то, как ни угождаешь, все фыркает. Злостью вся изошла.

— Спасибо тебе, невестушка, на добром слове. И тебе, Коленька, спасибо, что мать родную в обиду не даешь. Теперь я знаю, что никомушеньки не нужна. Ну что ж, пойду к людям, авось не оставят, может, подаст кто кусок хлеба, — пропела Степанида, высморкалась в платок и на четвереньках полезла под кровать, где у нее лежал чемоданчик со старыми лоскутками.

Достав чемоданчик, она решительно, но довольно медленно направилась к дверям.

— Мама! — преградил ей дорогу Николай. — Вы здесь хозяйка. Геннадий, скажи ей…

— Пусть мама сама выбирает, с кем ей жить, — сказал Генка. — Я строиться буду. Кстати, отдай мне те деньги, которые я тебе дал на хранение.

— Бери, — пожал плечами Николай.