Я лежал на земле и спокойно ждал, когда приблизится погоня. Напрасно я, что ли, не просто освобождался от лишнего груза, но и оставлял по дороге маяки для преследователей? И когда сперва услышал хриплое дыхание, которое принес легкий ночной ветерок, а потом увидел благодаря чудесным очкам две приближающиеся фигуры с автоматами в руках, понял, что промахнуться не имею права. Даже если попаду в одного, второй тут же ответит огнем на вспышку моего выстрела. Стрелок я неважный, хотя двоих чуть ли не в упор положил, но чудеса не тиражируются. И пусть пистолет прекрасно работает в качестве автомата, инстинкт заставил меня все сделать, наперекор решению, принятому за доли секунды.

Привстав на колено, поддерживая правой кисть левой руки, я выпускаю очередь в одного из преследователей, тут же перекатываюсь в сторону, замечая, как бьют вверх фонтанчики земли, вспоротой автоматной очередью.

Больше выстрелов не последовало. И теперь мы поменялись местами: он бежал, а я, вместо того, чтобы улепетывать в противоположную сторону, почему-то бросился за ним. Может быть, Рябов прав, когда говорил: каждый человек творец своего счастья и несчастья, а мой характер когда-то определит печальный финал судьбы. И тем не менее, я уже не мог прекратить погони, хотя если руководишь другими людьми, прежде всего нужно проявлять требовательность к самому себе.

Он бежал к одиноко стоящему бараку, и было прекрасно видно, как противник, рванув на себя дверь, нырнул в убежище. Я выпустил пулю поздно; были отчетливо видны брызнувшие искры, когда она рикошетом скользнула по закрывающейся, металлической значит, двери. Под крышей барака были небольшие окошечки-бойницы, но ни открывать дверь, ни заниматься альпинизмом мне не хотелось. У противника автомат и, наверняка, сейчас он занял исходную позицию у задней глухой стены. Стоит только открыть дверь и мелькнуть на пороге, так даже при полной темноте в этом дверном проеме очертания фигуры представят из себя завидную мишень.

В бараке он спокойно может сидеть до утра. В конце концов, у него, наверняка в кармане служебное удостоверение, дающее право на ношение оружия, а я кроме импортного «маузера» и грязи на лице ничем похвастать не могу, появись здесь люди. Шуму мы наделали, даже для ночи с лихвой. Но почему я не могу удивить еще чем-то? Например, ходьбой босиком? Сбрасываю туфли и, затаив дыхание, на одних пальцах обхожу барак, максимально напрягая слух. Вот и он — сквозь неровно торчащие кирпичи и куски цемента доносится хриплое дыхание. «Маузер» — не гаубица, стену не пробьет. Моя левая рука скользит по штанине, щедро облепленной грязью, и из небольшой кобуры, прикрепленной к икре, достаю пистолет. Мешала мне во время пробежки эта дополнительная нагрузка на опорную левую, зато сейчас вполне может помочь решить проблему, никак не восстановящую свое хриплое дыхание. Видимо или он плохо тренирован, или возраст сказывается — все-таки соратник Петра Петровича.

Кроме этого пистолета в наследство от ликвидатора мне досталось пять «тяжелых» пуль. Шестая застряла в бронежилете Вохиного бойца и позволила ему продолжать жизненный путь благодаря выстрелу с более дальней дистанции, чем позволяла конструкторская выдумка. Но сейчас между мной и противником только кирпичная стенка. Не пресловутые полсотни метров, или максимальная дальность действия бесшумного пистолета, а сантиметров двадцать-тридцать.