Дверь у него подожгли, большое дело, а этот профессионал-музейщик сразу в обморок грохнулся. Пусть теперь художники у него крови вволю попьют; Дюк просто не понимает, как это бесплатно добрые дела творятся. Он не Студент.
А Студент от счастья просто млеет. Я ему всего, конечно, не показывал. Еще не хватало, чтобы мой эксперт начал рассказывать: «Понимаете, это полотно наша национальная святыня. Оно исчезло из Эрмитажа в тридцатых годах». Того глядишь, еще намекать начнет, как бы было здорово, если б мы его в музей возвратили. Шалишь, Студент, я эту картину из музея не крал, а согласно купчей, заверенной нотариусом и юристом, ее моя супруга приобрела на трудовые сбережения у отставного генерала КГБ. Хорошо, что есть еще такие люди, как Велигуров. Они ведь не только полотна на трактора меняли, как знаменитую «Венеру перед зеркалом», но и таким потомкам, как я, что-то на разживу оставили. Пусть они или их наследники считают выдающиеся произведения искусства своей собственностью, я все равно от этого заблуждения их освобожу. Не всех, конечно, потому что, как говорили древние, жизнь коротка, а искусство вечно растет в цене.
Есть у меня на примете еще несколько коллекций, подобных велигуровской. Правда, они дешевле стоят, но что делать, если кроме меня никто не ищет похищенные произведения искусства. Потому что даже специалисты наверняка не догадываются, чего и сколько разворовали во время революции, коллективизации и в последующие годы коммунистического строительства.
Обо всем, конечно, и мне неведомо, но кое-что известно. И этого до конца жизни хватит — два века я себе не намерял, а на сто лет с лихвой работы хватит. Пусть даже конкуренты объявились. Недавно опять музей ограбили. Сразу видно, великие спецы работали. Влезли в Хакасский музей изобразительных искусств и похитили самое ценное, что в нем было, с их точки зрения, — охранную сигнализацию. Видимо какому-то местному мафиози не терпелось свою безопасность улучшить, потому что в его доме тоже антиквариат имеется — семь слоников на дедовском комоде.
Когда я зашел в святилище искусствоведа-надомника, создалось впечатление, что в нем появилось дополнительное освещение, до того у Студента глаза горели.
— Холоднокровнее, Маня, — говорю я своему главному эксперту, — можно подумать, ты не знал о существовании этой коллекции.
И тут произошло чудо. Студент оторвался от одной из работ, услышав мой голос.
— Вы понимаете, — ответил он. — Одно дело видеть перед собой список, совсем другое…
Ишь ты, голосок задрожал, сходу ответил, даже не стал выяснять, кто такая Маня. Точно от счастья с ума сходить начал. Давай, сходи, радуйся, только о главном не забывай: занимайся атрибутикой, выцарапывай дополнительные сведения о работах, они их стоимость здорово увеличивают. Как было с картиной Ренуара, например.
Ренуар есть Ренуар и в особой рекламе он не нуждается. Однако, клиент считал, что цена на полотно, хотя и отличается от мировой, но не настолько, чтобы покупатель созрел. Мы расходились во мнениях. Я говорил: у художника с мировым именем иной цены быть не может. Оппонент доказывал то же самое, однако с маленькой оговоркой: но только не в стране, где средняя зарплата аж восемь долларов в месяц. Так я его заботы о низких доходах населения прекрасно понимаю. И из-за этих так называемых заработных плат десять процентов сбросил с настоящей цены Ренуара: такой, как на мировом рынке. Потому что иного уровня цен для меня не существует. Я же не ВАЗ знаменитый, продававший в Африку машины с печками аж за тысячу баксов. Все решила информация, выцарапанная где-то Студентом. Я небрежно добавил к фразе о своем окончательном решении не уступать такие слова:
— Если говорить откровенно, то в этом направлении Ренуар работал очень мало. Его усиленные занятия рисунком в восьмидесятые годы выразились в более четкой обрисовке фигур, контрастирующих с мягким тоном. |