Самомнение у вас чрезвычайное. Для Игнатенко — вы не фигура. Конечно, кое-какое напряжение есть, но не слишком серьезное. Связи у моего настоящего, — подчеркнул Городецкий, — руководителя высокие. Так что он останется на месте. А потому вы будете…
— Перестаньте, Виталий Всеволодович. Ничего я не буду. Хватит пустых иллюзий. Может быть, вы сейчас скажете мне, что Игнатенко заключит вас в объятия после того, как послал Баранаускаса убрать вас?
— Конечно. А вы в этом сомневаетесь? В свое время, например, Андропов отдал команду убрать одного из наших резидентов в Южной Америке. Но парень он был ловкий. И что? Андропов скончался, а резидент продолжал работать на благо нашей родины.
— А теперь он, наверное, свою агентуру продает. Исключительно за свободно конвертируемую валюту. Пока, Виталий Всеволодович, вы меня не убедили.
Я достал из кармана брюк пачку сигарет.
— Виталий Всеволодович, вы мою зажигалку случайно к пистолетам не присоединили?
— Вы бы не могли потерпеть: в прошлый раз вы оплачивали купе и дымили там, сколько угодно. Но за этот номер плачу я.
— И я тоже. Вы же не из своего кармана деньги достаете. А я плачу налоги, чтобы вас содержать. Виталий Всеволодович, вы же у меня на зарплате, как вам не стыдно перед налогоплательщиком?
Городецкий достал из своего кармана мою зажигалку, бросил ее на столик и устало заметил:
— Ладно, дымите. В противном случае, вы скажете, что перестали соображать. Симптомы этого уже проявляются.
Вот жадный тип, мало того, что хотел Велигурова обокрасть, так еще на мою зажигалку губу раскатил.
— Так на чем мы остановились, Виталий Всеволодович? Ах да, вы в чем-то хотели меня убедить.
— Мой главный аргумент — ваша жизнь.
— Всего лишь? Я ее высоко не ценю. Как вы говорили, добро и справедливость, идеалы — это, конечно, для меня тоже аргумент. Но не самый главный… Знаете, Виталий Всеволодович, вы ведь напрасно этот елей лили, в который сами не верите, потому что после нашей беседы ничего не смонтируете. Запись в этом номере не ведется.
— Из чего следует такая уверенность?
— Просто я решил проверить способности наших чекистов, которые помнят абсолютно все мелочи даже много лет спустя. Но, видимо, придворные кинематографисты вас перехваливали. Это вовсе не двести второй номер, а двести четвертый. Я поменял таблички на дверях. В окно вы поглядывали, но почему-то не заметили, что оно выходит совсем на другую улицу.
— Продолжайте… — спокойно заметил Виталий Всеволодович, но я заметил: моя примочка подействовала на него и понял, что стоит открыть рот — он выстрелит. Городецкий на пределе и после моей фразы ему остается лишь эффектно поставить точку в нашем разговоре. Просто он хочет выяснить, какие еще капканы я успел поставить, чтобы благополучно миновать их. Грохот выстрела оглушительно ударил по ушам и голова Городецкого разлетелась по номеру; его кровь, смешанная с ошметками костей и мозга чуть-чуть не долетела до моего лица. Сгусток плоти повис на лацкане пиджака, я смахнул его на пол стволом зажигалки, нажал на крохотную кнопочку, имитирующую увеличение подачи газа и спокойно прикурил. Жакан есть жакан. Даже если зажигалка совмещает функции со всего однозарядным пистолетом. Все честно, я ведь предупреждал в свое время уже покойного Петра Петровича — некурящий подвергается большей опасности, когда находится рядом с тем, кто курит.
Я не торопясь собрал свое хозяйство. Спешить некуда, вряд ли кто-то прибежит на грохот выстрела. Во время нашей беседы этажом выше столько раз громыхали строители, что особенно переживать не следует. Я обыскал покойного, вытащил из его бокового кармана компакт-диск и документы, оторвал небольшой микрофон, прикрепленный к часам, идущий к миниатюрному «филипсу» во втором кармане, положил это хозяйство на столик. |