Карис зябко поежилась и окинула взглядом спальню. Гириак ушел.

Взяв кувшин с вином и чашу, она уселась на круглый вышитый коврик посреди комнаты. Гириак ее разочаровал. Как, впрочем, и все мужчины, которых она знала. Интересно, подумала Карис, сами они в этом виноваты или же я выбираю не тех мужчин? Или — дело во мне самой?

Отец считал, что это именно так. Он объявил, что Карис одержима демоном, и много лет пытался избавить ее от этой одержимости. Он выволакивал дочь из дома и привязывал к столбу в амбаре. За этим следовали всегда одни и те же слова: «Покайся! Открой свою душу Истоку! Моли о прощении!» Как бы ни вела себя Карис, все заканчивалось одинаково. Если она твердила, что невиновна, отец избивал ее. Если же признавала свою вину и взывала к Истоку о прощении, ярости отца не было предела. «Лгунья, ты насмехаешься надо мной!»— вопил он. А потом избивал ее до крови розгами. В конце концов Карис предпочла стоять у столба молча, вскинув голову и твердо встречая его безумный взгляд.

И никакой рыцарь не прискакал защитить ее, никакой герой не выехал из леса, чтобы увезти ее от напасти. Была только мать, усталая, преждевременно постаревшая женщина, измученная непосильным трудом и побоями мужа-изувера.

«Когда-нибудь я вернусь и прикончу его», — подумала Карис, допивая остатки вина. Потом она легла навзничь и стала разглядывать покрытый фресками потолок. По нему во все стороны бежали трещинки. Гириак прав — Сарино разрушает свой собственный город.

— А мне наплевать, — вслух сказала Карис.

И тут же спросила себя: а на что тебе не наплевать? Или лучшее, что есть в твоей жизни, — блистательные победы на войне и в постели?

— Это одно и то же, — вслух заявила Карис. Потолок над ней колыхнулся и поплыл куда-то вбок. Вначале она решила, что это новый толчок, но тут ее замутило, и Карис поняла, что слишком много выпила. Перекатившись на колени, она вынудила себя встать. Напившись воды, она добралась до постели и села. Сильное тело, как всегда, быстро справлялось с опьянением.

На Карис нахлынула усталость, и она пожалела, что прогнала Гириака. Сейчас было бы приятно ощущать рядом живую теплоту мужского тела.

Дверь спальни распахнулась, и лица Карис коснулся зябкий сквозняк. Она открыла глаза, почти уверенная, что это вернулся Гириак. И ошиблась.

В дверях стоял Сарино, и Карис поразило то, как сильно он изменился. Красивое лицо герцога исхудало, осунулось, под запавшими глазами темнели мешки. Он был небрит, роскошные одежды из черного шелка измялись, покрылись пятнами пота и грязи, черные волосы слиплись и потемнели. Сарино подошел к кровати и устало улыбнулся.

— Твоя нагота прекрасна, Карис, — сказал он. Слова эти в его устах прозвучали почти вынужденно — лишь слабое эхо того, что всего неделю назад было откровенным вожделением.

— Ты выглядишь ужасно, — сказала Карис. — Когда ты в последний раз спал?

— Не помню. Впрочем, я уже близок к цели. Защита Жемчужины тает. Если б у меня хватило силы, я бы и сегодня трудился всю ночь напролет. Заклятие Семи почти что достигло цели. Жемчужина уже не смогла оживить все жертвы. Тогда-то я и понял, что она слабеет.

— И скольких же ты убил, Capo?

— Убил? Ах да, девушки… Две погибли. Пять выжили. Но я уже почти добился своего, Карис.

— Пока это случится, ты разрушишь собственный город, а заодно уничтожишь и себя самого. Тебе известно, что толчки уже распространились за пределы Моргаллиса? Сегодня прискакал гонец. Он сообщил, что за последний месяц в Кордуине было три землетрясения.