Это заставило его понять, что план его тем более правилен.

— Прости, я не хотел! — Он бросился к ней и встал рядом на колени. Взяв в обе ладони ее голову, он мягко произнес: — Прости меня, Софи. Прости ради Бога — никак не хотел делать тебе больно. Как ты себя чувствуешь, деточка?

Софи молча глядела на него. Ее глаза были полны слез, зрачки расширились, взгляд блуждал.

— Нормально, — ответила она. — Голова только слегка кружится.

Лукас ласково погладил ее по щеке, по волосам:

— Прошу тебя, прости.

— Кажется, я тебя задела за живое. — Софи слабо улыбнулась.

Лукас кивнул:

— Можно сказать и так. И еще можно сказать, что ты чертовски права.

Софи старалась остановить на нем блуждающий взгляд.

— Нам придется что-то с этим делать.

— Сделаем.

— Послушай, Лукас... — Софи облизала губы, речь ее стала чуть невнятной. — Как-то мне вдруг не по себе. Перед глазами плывет, и во рту пересохло.

Лукас смахнул слезы с ее щек.

— Помнишь тот марафон, когда мы везли яблоки в марте? Когда возвращались?

Софи медленно сказала:

— Мы оба тогда держались на декседрине.

— Вот именно.

— Ты мне дал потом что-то, чтобы снять действие стимулятора.

Лукас снова кивнул:

— Это был далмен. У меня осталось немного в заначке, и я положил парочку в апельсиновый сок.

На мгновение глаза Софи расширились от ужаса, она попыталась ухватиться за его рубашку, но ослабевшие пальцы уже не слушались ее. С огромным усилием она выдавила:

— Лукас... что ты собираешься... Лукас?

— Ты поспи, девочка, — нежным голосом произнес Лукас. — А когда проснешься, все уже будет позади. Обещаю.

— Лукас... что... ты...

Невнятная речь сменилась тихим бормотанием.

Лукас осторожно отвел прядь волос с ее влажного лба. Он знал, что она выпила недостаточно сока, чтобы полностью отключиться, но все же барбитурат на какое-то время задержит ее. Лукасу хватит времени.

— Поспи, детка.

Он встал и направился к вагону-кухне.

— О Бозе!

Анхел зажал ладонью рот. Он изо всех сил боролся со страхом.

Было ясно, что лимузин влечет что-то очень страшное и столь же мощное. Будто его гнал по рельсам электрический ток. Тащило скрытое магнитное поле. В горячечное мгновение из подсознания Анхела всплыл похороненный там образ. Из давнего прошлого, что так беспокоило его когда-то, мучило во сне, семнадцать лет отравляло память. Теперь он зазвучал в мозгу, как адский патефон.

Это был образ крылатого жука, который удрал из рук жестокого мальчишки. Его панцирь был пронзен прямой иглой. Жука гнала боль. Дервишем вертелся он по поверхности стола, неостановимый в своей агонии, как игрушка с перекрученной пружиной.

Неостановимый.

Анхел снова выглянул в окно и увидел, как развалился древний автомобиль. Передним бампером он ткнулся в шпалу и взлетел в воздух ветряной мельницей. С глухим взрывным звуком он упал в бурьян крышей вниз. Вокруг закипела пылевая туча.

У Анхела начался приступ нервного, почти истерического смеха.

— Так тебе и надо, сука! Так тебе и надо!

Поезд быстро удалялся. Анхел не сводил глаз с искореженных останков. Ему казалось, что внутри груды помятого металла что-то шевелится, пытаясь выбраться наружу.

Улыбка Анхела исчезла.

В тусклом свете из скрученного металла возникло что-то и поползло от разбитого автомобиля, как рак-отшельник. Сначала оно было похоже на животное — кривые конечности, обвислые складки кожи, какая-то странная черепашья походка.