— Что до меня, то я бы предпочел оставаться внизу, — заметил Пилгрим.

— Не вы один. Мне даже смотреть на это не хочется.

Но они все же смотрели, как «Слепые орлы» выполняют свою невероятную воздушную работу, невероятную потому, что, кроме раздающихся время от времени раскатов барабанной дроби, у них не было других средств для определения местонахождения друг друга и для синхронизации своих движений. Однако одна пара рук всегда вовремя встречала другую, ждущую пару рук, и вытянутые руки всегда безошибочно находили беззвучно раскачивающуюся трапецию.

Номер длился бесконечных четыре минуты. Когда он закончился, опять наступила мертвая тишина, огни снова померкли, и почти все зрители вскочили на ноги, кричали, хлопали и свистели.

— Вы что-нибудь знаете о братьях Бруно? — спросил Пилгрим.

— Кажется, их зовут Владимир и Иоффе. Полагаю, что в этом номере все зависит от одного человека.

— Так и есть. Но что им движет? Что является для него стимулом?

— То же, что и для других. Не так давно я был в Восточной Европе и навел справки о Бруно. От нашего человека мне удалось узнать не очень много, но все же достаточно. В этой цирковой семье было семь человек — отец и мать уже собирались на пенсию, — но только этим троим удалось пересечь границу после столкновения с тайной полицией. Я даже не знаю, в чем там было дело. Это произошло шесть или семь лет тому назад. Жена Бруно погибла. Есть свидетели, которые это подтверждают. Точнее, есть люди, которые могли бы это подтвердить, если бы не жили в той стране, где им приходится жить. Бруно был женат всего две недели. Что случилось с отцом, матерью и младшим из братьев, никто не знает. Они просто исчезли.

— Вместе с миллионами других. Он, несомненно, именно тот человек, который нам нужен. Мистер Ринфилд готов нам помочь. Но согласится ли Бруно?

— Согласится, — уверенно заявил Фосетт и вдруг засомневался: — Должен согласиться. После стольких хлопот хочется верить, что все будет так, как нам нужно.

Снова ярко засияли огни. Теперь «Слепые орлы» стояли на платформе, подвешенной в шести метрах от земли. От их платформы к другой такой же, с противоположной стороны центральной арены, был протянут канат. Обе другие арены были пусты, и кроме братьев в поле зрения находился только один артист — он стоял внизу. Музыка оборвалась. Наступила мертвая тишина.

Бруно взобрался на велосипед. У него на плечах было привязано деревянное ярмо, а один из его братьев держал стальной шест длиной в четыре метра. Бруно направил велосипед вперед, так что переднее колесо зависло над краем платформы, и подождал, пока брат укрепит шест в специальных зажимах на ярме. Но это не прибавило безопасности. Когда Бруно двинулся по канату, поставив обе ноги на педали, братья одновременно ухватились за шест, одновременно наклонились вперед и так же одновременно спрыгнули с платформы, повиснув на вытянутых руках. Канат заметно провис, однако Бруно медленно и неуклонно продолжал вертеть педали.

В течение нескольких следующих минут, балансируя сам и с помощью Владимира и Иоффе, Бруно катался взад и вперед по канату, в то время как его братья выполняли опаснейшие акробатические трюки. Был момент, когда Бруно оставался совершенно неподвижным, а братья, двигавшиеся все с той же безупречной синхронностью, стали все сильнее раскачиваться на шесте, пока не сделали стойку на руках.

Потрясенный зал замер. Оцепенение публики было вызвано не только исполняемым трюком, но и тем, что внизу, прямо под воздушными акробатами, расположился Нойбауэр с дюжиной свирепых нубийских львов, задравших кверху свои алчущие головы.

По окончании номера тишина в зрительном зале сменилась общим глубоким вздохом облегчения, затем все снова вскочили и аплодировали долго и от всей души.