— Чтобы вы могли над нами насмехаться? — осведомилась она.

— Вы прекрасно знаете, что я этого делать не намерен, — совершенно серьезно сказал он. — Мне не менее интересно, чем Преподобному: мы оба только что поняли, как прискорбно невежественны во всем, что касается вашего народа.

— Цыгане предпочитают, чтобы о них ничего не знали, — ответила Савийя. — Нам выгодно казаться таинственными, чтобы после нашего отъезда о нас мало что могли бы вспомнить.

Тут в комнату вошел лакей с сообщением о том, что кому-то из местных жителей необходимо поговорить с Преподобным.

— Не уезжайте, пока я не вернусь, милорд! — взмолился он.

Когда за его старым другом закрылась дверь, маркиз сказал Савийе:

— Давайте сядем и поговорим.

С этими словами он прошел к окну, у которого в летнее время стояли удобные кресла, чтобы из библиотеки можно было любоваться зеленым бархатом подстриженных газонов, живой изгородью из тиса и начинавшимся за нею огородом с душистыми травами.

Маркиз уселся в кресле, а Савийя устроилась на оконном сиденье. Лицо ее было повернуто к окну, так что маркизу был виден только ее изящный профиль.

Он попытался сообразить, кого же напоминает ему юная цыганка, но не мог найти в ее чертах ничего, что было бы характерно для какого-то особого народа.

«Она очень красива!» — вдруг подумал он.

И в то же время ее внешность была далека от классических канонов. Не подходила она к какому-то ленному типу в искусстве.

Девушка была очень своеобразной: зеленые глаза с чуть приподнятыми уголками, овальное личико с небольшим подбородком, губы, которые складывались в странно насмешливую улыбку…

Волосы ее, как и в день их первой встречи с маркизом, были распущены и волной спускались ниже талии. Сегодня в ушах у нее были сережки из монеток, подстать ее ожерелью-монисту, и, когда она поворачивала голову, они покачивались и сверкали в лучах яркого солнца.

— Хобли дал вам денег, как я велел ему? — неожиданно спросил маркиз.

Савийя отвернулась от окна, чтобы взглянуть на него.

— Мне не нужны ваши деньги, — ответила она.

Она еще не договорила, когда маркиз понял, что монеты, в несколько рядов окружавшие ее шею и подвешенные к ее сережкам, должны стоить в сотни раз больше, чем те пять фунтов, с помощью которых он рассчитывал компенсировать нанесенные ей раны.

И еще у него возникло неприятное подозрение, что красные камешки, нанизанные между монет, которые он в первый день счел стеклом, на самом деле являются рубинами.

Однако он поспешно сказал себе, что это глупость. Как можно думать, что у цыган-кочевников есть нечто столь дорогостоящее?

— Расскажите мне о вашем народе, о калдерашах, — попросил он.

— Я уже сказала вам, что мы работаем с металлом, — ответила Савийя почти укоризненно, словно ей не нравилось повторять одно и то же.

— И какой же металл вы используете в своих ювелирных работах? — поинтересовался маркиз.

— Медь, серебро или золото. Тот, который подходит для задуманной вещи.

— Золото? — переспросил маркиз.

— Венгерские аристократы пьют вино из золотых кубков и украшают свои столы всевозможной золотой посудой. Ее изготавливают для них калдераши.

— Вам нравилось в Венгрии? — спросил маркиз и добавил, пока она еще не успела ответить: — У меня такое чувство, что у венгров существует для вас какое-то особое название.

— В Венгрии и Германии вождей наших племен называют «герцогами Малого Египта».

— Солидный титул! Вам это приятно?

— Для нас придумано столько названий! В Германии нас зовут «Zigeuner», во Франции мы — «bohemians», в Турции — «tchinghanie», а в Персии — «karaki».