Или не хочет знать.

— Как видишь, — нарушил затянувшееся молчание томный голос, — теперь в нашей коллекции есть самый настоящий волк.

Оказывается, одержимый господин тоже был здесь, устроившись у окна. Хотя его было прекрасно слышно создавалось впечатление, что он говорит шепотом.

— Неужели? — Элеонора все таки повернулась, вонзаясь в Люта взглядом светло-серых глаз, — Не верится. Я хочу видеть!

— Может я и волк, но не фигляр, — осадил ее Ян, — Забавлять — не приучен!

Элеонора резко встала, обводя его взглядом с ног до головы и обратно.

— Люблю норовистых! — с придыханием выдала она, когда Лют уже уверился, что рассчитал неправильно. В любом случае, шута и слугу он из себя изображать не собирался.

Графиня в это время, что-то вспомнив, обратилась к одержимому:

— О норовистых, как там… — она прищелкнула тонкими пальцами, — Ты не испортил его совсем, Рубин?

— Какая разница? — недовольно поморщился тот, — Все равно нужна только его кровь.

«Солнечно сегодня, тепло…» — подумал Ян, глядя в окно. О ком они говорили, он прекрасно понял.

— Кровь… — протянула Элеонора, подплывая ближе, — Надо же, сколько всего заключено в этой жидкости… Кровные узы, кровное родство, кровное братство, клятвы, скрепляемые кровью… кровь — это жизнь, это власть! Кровь… Это так красиво!

Она оказалась совсем близко. Сумасшедшая, твердо осознал Лют, и подтверждением прорвался придушенный смешок Рубина.

Элеонора остановилась вплотную, смяв юбки, — так, что оборотень чувствовал ее дыхание на своей коже.

— Ты сделал правильный выбор, волк. Силу притягивает сила… истинное могущество — вот чего стоит желать!

Она стремительно развернулась, удаляясь из залы.

— Жаль, волк, что этой ночью я буду занята! — услышал Лют напоследок.

«Мне тоже!» — стиснул зубы Ян.

Похоже, это уже начинает входить в привычку!

Когда упоминается черная месса, а тем более вызов Дьявола, сразу же представляется: полночь, какой-нибудь мрачный подвал или катакомбы, сборище в черных балахонах. Или на худой конец разнузданные пляски вокруг котлов с мясом некрещеных младенцев, заканчивающиеся свальным совокуплением ведьм с чертями.

Последнее — удел низших, приукрашенный буйной фантазией монахов-экзекуторов. Что касается черной мессы, то как для любой мессы, для нее необходим священник, святые дары, и разумеется она должна проводиться в церкви или часовне.

Конечно, как во всяком большом замке, часовня здесь была — недавно перестроенная и поэтому случаю освященная заново. И конечно же капеллан, исполнявший свою службу уже около 30 лет. Брат Жозеф был теоретик, с юных лет задумывающийся о мироустройстве и промысле Божием. Покойный граф не интересовался ни чем, кроме рубки, охоты и пьянки, зато соображения капеллана нашли живейший отклик в сердце молодой графини, всегда отличавшейся необузданностью, поэтому вместо того, что бы вульгарно отдаваться конюху или вассалу, тело ее стало сосудом, принявшим в себя сущность высшую, — ангела, пусть и падшего.

Они все были для него опытными образцами, объектами, на которых он изучал природу и сущность греха — если и был в этой паутине паук, то это отец Жозеф. Но, паук бесстрастный, паук, единственной выгодой которого, было знание.

Он наблюдал, описывал и с холодной рассудительностью препарировал грехи не только чужие, но и собственные. Исполняя требуемое, постольку, поскольку его это не обременяло и не отвлекало от труда его.

«Saligia», иначе: superbia (годыня) — avaritia (алчность) — luxuria (похоть) — ira (гнев) — gula (чревоугодие) — invidia (зависть) — acedia (печаль).