— Ну и оставь их. Что поделаешь, если он такой пацан, муху не обидит.

— Муху-то не обидит, а к людям как волчонок…

— Не трогай его, вот и не будет как волчонок…

— Да провались он со своей мухой… Будто любимую животную завел.

Инки смотрел в закрывшуюся дверь. «Сама ты… „животная“…» Не мог ведь он сказать: «Не трогай Дагги-Тиц, потому что у меня, кроме нее, никого нет»…

Марьяна больше не пыталась поднять руку на Дагги-Тиц (попробовала бы только!). А та появлялась в комнате каждый день. Каждый раз — неизвестно откуда. Чаще всего вечером. И садилась на маятник. Или на леску. А иногда — на Инкино колено или на руку — гуляла по ней от локтя до запястья. Погуляет — и снова к ходикам. Видать, она подружилась не только с мальчишкой, но и с часами…

Инки поставил на подоконник посудинку с едой для мухи — пивную пробку с молоком. И молоко регулярно менял. Муха иногда садилась на краешек пробки — питалась. А потом опять качалась на маятнике или гуляла по леске…

Однажды муха не появилась — ни вечером, ни на следующее утро, и, конечно, Инки заподозрил Марьяну:

— Это ты ее прогнала? Или пришибла!

Марьяна искренне завопила, что она не сумасшедшая и не самоубийца, чтобы связываться со свихнувшимся мальчишкой и его заразой. Потом беды не оберешься!

— Небось сама околела где-нибудь! Или воробей склевал…

Инки и сам понимал: мушиная жизнь полна риска. Мало ли что может случиться с такой крохой. А Марьяна — это было видно — и в самом деле ни при чем. Но все равно Инки смотрел на нее косо.

К счастью, назавтра Дагги-Тиц появилась как ни в чем не бывало. И с той поры навещала Инки каждый день. А потом и вообще поселилась у него в комнате, исчезала лишь ненадолго.

Наверно, понимала, что скоро лету конец и зимовать лучше под крышей. И, кажется, ей было хорошо с Инки, так же, как ему с ней…

Он лежал вечером, смотрел, как Дагги-Тиц качается под ходиками, и думал о чем-нибудь спокойном. Например, о семенах белоцвета, которые плавают в теплом воздухе августа. Или об улице Строительный Вал с черным котенком на трубе (впрочем, котенок, наверно, уже вырос, но и взрослый кот на трубе — тоже хорошо…).

Потом пришел неизбежный сентябрь. Марьяна погладила Инки белую рубашку, вытащила из шкафа и почистила его прошлогодние (вполне еще приличные) джинсы и посоветовала:

— Старайся в этом году, Сосед… — И даже погладила по плечу. Инки дернул плечом и отправился в четвертый класс.

Оказалось, что Анны Романовны в школе уже нет, уехала куда-то. Вместо нее была теперь Таисия Леонидовна — с лицом, похожим на нос ледокола, и с таким же характером. Она сразу принялась наводить порядок. Формы в этой школе не было, но Таисия заявила:

— Чтобы все были в однотонных рубашках и чтобы никаких джинсов!

На следующий день она воткнулась глазами в «нарушителя» Гусева:

— Я, кажется, вчера сказала: «Никаких джинсов!»

— А в чем ходить, если других штанов нету?

— Пусть родители купят! Это их проблемы, а не мои!

— А где они, родители-то? — сказал Инки. С Анной Романовной было проще, та знала про жизнь ученика Гусева.

— Что значит «где»? Ты меня спрашиваешь? Тебе лучше знать… А с кем ты живешь?

— С соседкой, — слегка злорадно сообщил Инки.

Таисия не дрогнула. Может, не поверила.

— Вот и скажи соседке, что в джинсах я тебя больше не пущу.

— В трусах, что ли, ходить?

— Хоть без трусов! А такого наряда чтобы я больше не видела!

Инки пожал плечами и стал надевать старые летние штаны со всякими хлястиками и подвесками у колен (наполовину оборванными).