Грациллоний официально попросил о том, в чем невозможно было отказать – остаться на лугу. Когда вслед за этим он спросил название населенного пункта, вождь проворчал:

– Маэдрекум.

Память Грациллония всколыхнулась. «Нет, должно быть, это была та латифундия, которую разрушил мстительный Руфиний со своими багаудами… тринадцать лет назад, не так ли?» Он спросил о семье – Сикора, ведь так звали патриция? – но мало что разузнал. Эти люди были слишком обособленны. Собрав урожай, они отвозили в Редонум ту большую его часть, что составляла оброк. Время от времени приезжал управляющий имением проверить имущество. Иногда людей призывали для работ на дорогах или еще для чего‑нибудь, что их хозяевам никогда не казалось сделанным должным образом. Это все, что они знали о расположенной снаружи вселенной.

Очевидно, никто не делал попытки восстановить главный дом. Грациллоний не был уверен, из страха ли, что в эти времена пришедшей в упадок коммерции и населения, за работу не будет заплачено, или оттого, что наследников Сикора не влекла сельская жизнь. Сенатор и пальцем не пошевелил ради торговли или же дел поместья.

Староста указал на длинный, низкий холм невдалеке.

– Большой дом был там, – сказал он. Грациллоний прошелся, но не обнаружил никаких следов. Черепица, стекло, не уничтоженное добро и инструменты – все, от чего была хоть какая‑то польза, – было растащено. Вне всякого сомнения, сначала солдаты правителя извлекли из руин пользу, потом агенты нового владельца увезли все, что хотели, затем крепостные год за годом подбирали остатки. Даже поврежденная мебель и опаленные книги отправились на растопку.

Солнце садилось за горизонт, когда Грациллоний возвращался в лагерь. Над головой была половинка тусклой луны. Небо было ясное, воздух тих и холоден. Он со своими митраистами прочел молитву. Те присоединились к друзьям, которые, поставив палатки, стояли вокруг огня в ожидании, когда приготовится чечевица с беконом. Усталые, но радостные, они отпускали шуточки, сказанные уже по сто раз. Там мог быть и Грациллоний. Спустя почти двадцать лет, среди этих людей он мог отбросить чопорность, не нарушая дисциплину. Он обнаружил, что у него нет на это настроения, и решил побродить.

Сгущались сумерки. Луна светила достаточно ярко, чтобы можно было различить темно‑пепельную землю; леса и холмы были черными массами. Замигали звезды. Он снова вспомнил первое путешествие в Ис, когда он был молод, и его ждала Дахилис, и оба они об этом не знали. Наверху пролетел филин…

Форсквилис говорила, что от нее ушло колдовство, волшебная сила иссякла у всех Девяти. Могло ли это быть правдой? Может, сам мир становится старым?

Нет, жизнь наверняка осталась и прилетит с неба, хлопая крыльями. Там он увидел странное явление, невысоко на севере, бледное, но светящееся все ярче на фоне фиолетовых сумерек.

Король остановился.

С каждой минутой видение становилось отчетливей, словно все остальные огни потухали. Это была звезда в серебристой дымке своего же свечения. От нее вверх к востоку широкой лентой стремился хвост, парообразное белое пламя, расщепляющееся на конце на три языка.

Словно через огромное расстояние до Грациллония донеслись крики его мужчин, как будто они были так же далеко позади, как высоко комета над головой, а он один в пустом пространстве. Король сдержал страх прежде, чем тот успел обуять его. Лучше бежать назад и успокоить солдат. Должно быть, кто‑то из крепостных тоже увидел и позвал остальных, потому что он слышал, как они выли от ужаса.

– Раньше вам доводилось видеть комету, – скажет Грациллоний спутникам. – Она не причиняла вам вреда, ведь так? Соберитесь и выполняйте, что велено. – Так они и сделают. Но что за пророчество заключалось в этих трех хвостах?

VII

Возобновилась ветреная погода и испортилась еще больше.