|
Она была наполовину азиатка, – сказала Ланья потом, когда я ей рассказал. – Довольно необычайный человек; то есть даже помимо этой штуковины».) В двух комнатах стены обуглились до черноты. Я разглядел, где сгорел плакат. И где плакат уцелел на четверть: Джордж в ночной глуши. Наверху, я так понял, в комнатах почти нигде и не было дверей. Там руины. Со стен содрали громадные куски штукатурки. Один раз мне вроде почудился стон, но я бросился в разгромленную комнату – на полу валялись инструменты, отвертки, гвозди, плоскогубцы, гаечные ключи, – и ни ставня не скрипела, ничего. Не знаю, что это было. К стене прикручена доска, где они вырезали свои инициалы, имена, фразы какие-то, что-то писали хитрыми сочетаниями разноцветных маркеров, что-то выцарапывали ручкой. Внизу явно вырезано ножичком: Джун Р. Ланья говорит, теперь в ближайшие три месяца придется ей искать заброшенную аптеку, что ли, где добывать противозачаточные таблетки. Денни переживает из-за своей подружки. Говорит, в последний раз, когда приходил, она болела, «…с температурой, слышь. И все такое. Лежала под одеялами, не шевелилась почти». Ни в коммуне, ни в баре, ни в церкви – ни Джордж, ни пастор Эми – не знают, куда все подевались или что хоть случилось-то. Но если кто-то учинил такое в Доме, насчет гнезда я даже и не знаю. Говорили про какую-то блондинку – Джун? Я, пожалуй, надеюсь.
Тэк засмеялся и кивнул: – Ты рад, что у тебя есть хоть один технически подкованный знакомец? Повышение уровня грунтовых вод, понижение давления. Если не разбираться, параноиком можно стать. – Это точно. – И я взял бутылку и глотнул. И за пятнадцать секунд послеполуденное небо, тусклое, как дно алюминиевой кастрюли, потемнело до глубокой ночи. Тьма уже сгущалась пять секунд, и тут Денни сказал: – Господи боже, что?.. – и встал. Что-то ревело, будто налетал самолет. Все ближе и ближе, а я смотрел, как черты Денни окрасились ночной синевой. Ланья вцепилась в мой локоть; я обернулся и увидел, как ее синее лицо и все вокруг чернеет. Если это самолет, он сейчас грохнется на нас. Я задергал головой влево и вправо, вверх (хренак затылком об стену) и вниз; разглядеть бы что-нибудь. Другой звук, сквозь рев, подле меня: это Тэк встал? На рубероиде что-то намочило мне руку. Это, наверно, Тэк опрокинул бренди. На горизонте вдруг потек белый свет, прорезанный силуэтом водонапорной башни. Я не боялся, но сердце билось так медленно и сильно, что от каждого удара вздрагивал подбородок. Свет скрутил небо. Тэка рядом я еле различал. На рубероидной стене заострилась его тень. Рев… скис! Свет раскололся. Оба щупальца заметались зигзагами, иззубренные и ослепительно-магниевые. Правое тоже раскололось. Левое вытянулось почти прямо над нами. И у Тэка вовсе не было никакой тени. Я встал, помог встать Ланье… Свет замигал и отчасти погас. Вспыхнуло еще. И еще. – Но что?.. – прошептала она мне в ухо и показала. Над горизонтом по небу размоталась новая драная лента света. – Это что… молния? – заорал Денни. – Похоже на молнию! – заорал в ответ Тэк. Кто-то еще сказал: – Потому что Джордж так светить не умеет! Выбеленное лицо Тэка кривилось, точно под ударами дождя. Воздух был сух. Потом я заметил, до чего холодно. Узлы вспышек такие яркие, что больно глазам. Облака – черные, свинцовые, стальные – громоздились по небу каньонами, утесами, оврагами; слишком медленно, слишком широко, слишком огромно – не бывает таких молний! Это что, гром? Он взревывал, как реактивная эскадрилья, гудел над городом, и порой оттуда падало, что ли, и всякий раз лицо у Ланьи Здесь не хватает страницы – возможно, двух. |
