На их звонки в бывшую квартиру Бестужева никто не отозвался, а когда им открыл дверь Гавриков, и они вошли в прихожую, первое, что увидел Дохтуров, — была шинель с капитан-лейтенантскими эполетами, плохо прикрытая на вешалке какой-то накидкой.

Павел Афанасьевич глазами показал на шинель Стоповому и спросил у слуги:

— Есть в квартире кто-нибудь, кроме тебя?

Фрол молчал, но зная, что ответить.

— Посмотрим соседнюю комнату, — сказал Дохтуров.

Услышав это, Бестужев вышел сам.

— Здравия желаю. Что вам, господа, угодно?

— Нам приказано… — начал было неуверенно Дохтуров.

Все же он чувствовал неловкость от этой миссии.

— Вы имеете возможность, — сказал Бестужев, обращаясь к генералу со сдержанной горечью, — расквитаться со мной…

Генерал гневно свел брови на переносице, недобро посмотрел на Бестужева.

— Нам здесь-ш больше нечего-ш делать, — бросил он Дохтурову и резко повернувшись, вышел в коридор. Адъютант неохотно последовал за ним.

Подойдя к двери, Бестужев услышал их разговор в коридоре.

— Вы напрасно его не арестовали, — стараясь говорить тихо, возбужденно сказал Дохтуров, — и не выполнили приказ адмирала…

— Мне приказано-ш только удостовериться, в Кронштадте ли он-ш, — мрачно возразил Степовой, — но запомните — я его не видел-ш. Пойдемте.

— Непозволительная слабость, ваше превосходительство.

— Я никого не нашел-ш, — резко сказал Степовой.

Они вместо вышли на улицу. Но минутой позже Дохтуров возвратился, видно, с солдатом.

— Ефрейтор Щеглов, — послышался его голос, — стань у этой двери и жди меня. Если из квартиры выйдет офицер — не выпускай! Не послушает — останови силой, можешь даже стрелять.

— Слушаюсь, ваше высокородие!

«Ай да Паша, ай да верный слуга монарха! — с презрением подумал Бестужев, — вылавливает заговорщиков!»

Но надо было действовать. У него, вероятно, было теперь времени в обрез, пока Дохтуров дойдет до комендатуры и оттуда придут арестовывать.

— Фрол, дай мне воды.

Николай Александрович сел за стол, прислонив небольшое зеркало к стопке книг, сбрил бакенбарды, разлохматил пробор, гримом нанес тени под глазами, сузил и удлинил их, придав прищур, сделал морщины и сразу стал выглядеть много старше.

— Давай-ка свои вещи, — попросил он Фрола.

Надел поверх мундира потерханый тулуп, натянул валенки, облезлый заячий треух. Достав из бумажника купюру в 25 рублей, протянул ее Фролу:

— Возьми. За вещи.

Тот оскорбительно отступил:

— Да что вы, ваше высокородие. Я к вам со всей душой…

В прихожей Бестужев увидел дровяные салазки.

— Я их во дворе оставлю. Ну, не поминай лихом, поклон передай Катерине Петровне.

Он обнял Фрола, плотнее нахлобучил шапку и поволок салазки по коридору. Сильно прихрамывая, миновал ефрейтора. Тот равнодушно посмотрел на старика: наверно, слуга за дровами пошел.

Бросив салазки у дровяного сарая, Бестужев, держась ближе к стенам домов, медленно поковылял по улице в сторону Толбухинского маяка на косе, верстах в восьми от Кронштадта. В удостоверении, которое Николай Александрович сам себе выписал, стояло, что он назначен в штат прислуги на этот маяк. Он шел долго, понимая, что нельзя спешить, дабы не вызвать подозрение.