— Узнаю, — глухо произнес Петров.

— Может, хочешь что сказать ему?

— Пустое дело — словеса тратить, — устало ответил поручик, а самого не оставляла мысль: «Отпустили бы меня отсюда, только б отпустили».

Александр Данилович поднял на поручика измученные глаза:

— Не вини строго, коли можешь…

Петров и на этот раз ничего не ответил.

Губернатор недовольно шевельнул бровью — феатр не удался. Приказал поручику:

— Иди!

А сам решил сегодня же отправить его обратно в Селенгинск.

Меншикову же сказал медленно и веско:

— Держать тебя по указу станем в Березове неисходно… И без всякого упущения. А буде нарушишь — взыщу по военному суду. Чести и деревень ты лишен праведно. В Березове живи смиренно, добропорядочно. Не твори противность узаконениям. И лишнее не блювай… Иначе недолго и язык тебе урезать, как сам ты то делал…

За окном ударила вестовая пушка с Троицкого мыса, и в ту же минуту на Спасской башне часы пробили несколько раз.

— Уведи в острог! — приказал губернатор Окунькову.

Березов

Они проходили длинным плацем, где юнцы занимались военной премудростью: пленный швед под барабанный бой обучал их приемам с деревянными ружьями и алебардами.

Меншикова принял комендант острога, пожилой, седоусый капитан, с пустым рукавом, заткнутым за пояс.

— Куда ж мне тебя определить? — словно вслух размышляя, сказал он сострадательно. — Ежели в подвал, так вроде не по чину… А ежели…

Меншиков положил на стол золотой империал. Капитан нахмурился, отсунул деньги.

— Ладно, отведу тебе камору получше. И холопей твоих рядом помещу. Ради встречи нашей… Давненько с тобой, Данилыч, не видались…

Меншиков, ничего не понимая, недоуменно поглядел на коменданта.

— Не признаешь? А я не один год под началом твоим в корпусе прослужил. Эскадроном драгун командовал. Батурин с тобой жгли, за Карлусом по степи гонялись… На Пруте картечина турецкая меня вдарила, а лекаря руку отчекрыжили.

— А здесь-то как оказался? — спросил Меншиков эскадронного, которого теперь припомнил.

— Да тому уже годов пятнадцать будет, — словоохотливо ответил комендант. — Хотели меня поначалу в инвалидную команду определить. Там ведь, известное дело, рази что с голоду не помрешь. А у меня семейство большое, сосед — из приказных — деревеньку по суду оттягал. Еле упросил у Военной коллегии, чтоб сюда взяли. Так и живу. У нас здесь речонка Курдюмка есть. Кто из нее воду попьет, сибиряком станет. Вот мне и довелось…

И осёкся. Мог ли светлейший захотеть стать сибиряком…

— Так что камору тебе получше отведу, — повторил комендант. — По острогу ходи невозбранно, токмо за ворота — ни-ни. А ежели еду какую получше захочешь, можно за особливую плату из офицерской кухни брать.

«Э-хе-хе, — огорченно думал комендант, идя коридором острога, — таких заслуг, и на тебе — в узилище… Смелости подобной в жизни не встречал. О меньших заботился… Неужто власть да корысть до бездны довели?»

…Камора оказалась сухой, со сводчатым потолком, какие бывают в монастырях и церковных притворах. Правда, Мария со страхом поглядывала на кольца, ввинченные в каменные стены, на крохотное оконце, густо забранное решеткой.

Холопы быстро прибрали камору, вымели прелую солому, постелили господам на полу что пришлось.

Люди вольные — лекарь, домашний священник — под разными предлогами отстали в дороге.