Шастаете тут в одном исподнем, будто само воплощение греха. А я мужчина — со всеми мужскими желаниями и потребностями!
Мэри Клер чуть не затряслась от негодования. Да как он смеет обвинять ее в бесстыдстве! Сжимая кулаки, она медленно двинулась навстречу, с трудом удерживаясь, чтобы не наброситься на своего обидчика.
— Вот только об одном вы забываете, — прошипела она. — Я вас сюда не приглашала. Ни утром, ни сейчас. И если мне заблагорассудится хоть нагишом бегать по собственному двору — то это мое право. Это мой двор!
Теперь они стояли уже чуть ли не нос к носу, и Харли отчетливо видел, какой яростью горят ее глаза, как дрожит ее тело под полупрозрачной сорочкой, и чуть ли не физически ощущал жар излучаемого ею гнева. Но близость Мэри Клер несла в себе и иное — аромат цветения, сладости и необычайной женственности.
Мэри Клер подняла руку и ткнула пальцем в грудь соседа.
— И вот еще что…
Но ей так и не удалось завершить свою тираду. Ухватив женщину за указующий перст, Харли притянул ее к своей груди и, прежде чем та успела остановить его, впился в ее уста губами.
Он чувствовал, как она напряглась, как изо всех сил уперлась руками в его грудь и пытается оттолкнуть прочь; он понимал, что должен отпустить ее, но при всем своем желании не мог этого сделать.
С того самого момента, как они повстречались, эта женщина преследовала его на каждом шагу. В минуты покоя она была прекрасна. Теперь, во гневе, когда волны рыжих волос заливали ее лицо, а на теле не было ничего, кроме ночной сорочки, она стала неотразимой. Мысли о том, чтобы вновь прикоснуться к ней, вкусить сладость ее губ, доводили мужчину до безумия. И когда эти мысли претворились в жизнь, он окончательно лишился какого бы то ни было контроля над собой.
Запустив пальцы в длинные локоны и оттягивая голову женщины назад, Харли целовал ее все крепче и крепче. И вдруг наступил момент — он и сам не понял, как это случилось, — когда тело женщины обмякло в его руках. Губы ее приоткрылись в молчаливом приглашении. Харли застонал, и язык его скользнул внутрь. Женщина напряглась снова — но постепенно, вслед за движением гладящих ее спину ладоней, мышцы стали расслабляться.
Их языки соприкоснулись, заплясали, и, нетерпеливо высвободив зажатые телами руки, Мэри Клер обвила шею мужчины, тесно прижимаясь к нему мягкой податливой грудью. Сердца их забились в унисон.
Никогда еще Харли не желал женщину с такой силою. Никогда прежде. Больше, чем дышать, ему хотелось опрокинуть ее на землю и предаться любви под лучами полной луны среди сладкого запаха смятой их телами травы.
Но на собственном горьком опыте он убедился, насколько коварны могут быть женщины, способные безжалостно вырвать сердце прямо из мужской груди. Вспомнив об этом, ковбой высвободился из объятий Мэри Клер.
— Простите! — задыхаясь, выпалил он. — Мне не следовало так поступать. Я… я обещаю, что больше это не повторится.
Закусив распухшую губу, Мэри Клер устремила на Харли негодующий взгляд горящих глаз.
— Да, не следовало, — проговорила она дрожащими губами, не вполне представляя себе, отчего вдруг вспыхнул в ней этот гнев: оттого ли, что Харли набросился на нее с поцелуями, или оттого, что перестал целовать. — Но что было, то было. — Она глотнула воздух, стараясь не давать воли ни эмоциям, ни самолюбию. — И думаю, не лишним было бы напомнить вам, что мужчины не владеют исключительным правом на проявление желаний и чувств. Женщинам тоже принадлежит своя доля. — Она замолкла на секунду и добавила: — Но я могу себя сдерживать. Надеюсь, что в дальнейшем и вы научитесь поступать так же.
Развернувшись, Мэри Клер побежала к дому, оставив на лунной лужайке удивленно взирающего ей вслед Харли. |