|
Джоффри спал на другом конце второго этажа. Не без любопытства Руфь дотронулась до маленькой дуги малиновых пятнышек на плече Ричарда - следы зубов, оставленные словно бы кем-то другим. - Извини, - сказала она. - Столь сладостная боль, как принято говорить. У него был на все ответ. Не желая подвергать себя испытанию, она, чтобы не смотреть ему в глаза, стала изучать его губы. Нижняя губа как-то жалобно, по стариковски отвисла, и сейчас, после любви, обе губы были смочены слюной. - Это так на меня непохоже, - сказала она. Почти не разжимая губ, он произнес: - Это - часть игры. Любовницы кусаются. Жены - никогда. - Не смей. - Она чуть сдвинулась, чтобы не так чувствовать тяжесть его тела. - Не зубоскаль Его дыхание, отдававшее перегаром виски, - хотя он вошел через кухонную дверь в полдень и они сразу легли в постель, - было все еще неровным, прерывистым. - Ни черта я не зубоскалю, - сказал он. - Я просто пьян. И выжат как лимон. Опустив глаза, она увидела линию слияния их тел, свои груди, прижатые к его волосатой груди, отчего он всегда казался ей неуклюжим мохнатым медведем. По сравнению с ним Джерри был гладкий, как змея. Словно провидя ее мысли, Ричард спросил: - Я тебе кажусь чокнутым? - Я и сама себе кажусь такой. - Почему ты меня впустила, Руфи-детка? - Потому что ты попросил. - А никто раньше не просил? - Во всяком случае, я этого не замечала. Ричард глубоко вобрал в себя воздух, рывком оторвался от ее груди; она с грустью почувствовала, как он уходит из ее жизни, отступает в перспективу. - Просто не понимаю, - сказал он, - почему вы с Джерри не работаете в постели. Очень ты лихо все умеешь. Она сжала его коленями и принялась качать - туда, сюда, чуть нетерпеливо, точно ребенка, который не желает засыпать. Зря он упомянул про Джерри: это грозит все испортить. Дом затрясся, и через мгновение, взрывая звуковой барьер, над ними, в безграничной синеве за окном, пронесся реактивный самолет. На другом конце дома захныкал в своей кроватке Джоффри. Ричарду пора уходить, но пока он здесь, надо его использовать. Надо учиться. - Так принято говорить? - спросила она. - “Лихо умеешь”? - В ее устах это прозвучало до того странно, что Руфь покраснела, хотя и лежала совсем голая. Ричард посмотрел на нее сверху вниз; своей пухлой, казалось, бескостной рукой он провел по ее волосам, зрячий глаз его словно впивал ее лицо, на котором читался испуг. Она заставила себя посмотреть ему в глаза - уж это-то она может для него сделать. - Никто, значит, никогда не говорил тебе, - сказал он, поглаживая ее, - какая ты пикантная штучка. Таким уж он сам себе виделся: учитель, учитель житейской мудрости, В ту весну и лето 1961 года они встречались в основном чтоб поболтать, а не затем, чтобы лечь в постель. Зная, с каким презрением Джерри относится к Ричарду и как гордится самим собой, Руфь понимала, что изменяет мужу не тогда, когда отдается другому, ибо ей решать, кому дарить свое тело, а когда рассказывает о тайном страхе, который снедает Джерри и которым он делится только с ней. - Он говорит, что видит всюду смерть - в газетах, в траве. Он смотрит на детей и говорит, что они высасывают из него жизнь. Говорит, что их слишком много. - А он когда-нибудь ходил к психиатру? - Ричард зацепил палочками кусочек водяного ореха и отправил в рот. |
