|
Воздух над телефонными проводами, казалось, выстирали и заново повесили. Полисмены снова надели форму с длинными рукавами. Над входом в магазин мелочей сняли полотняный навес. Направляясь к своему “фолкону” с двумя бумажными пакетами, полными продуктов, она увидела возле парикмахерской “мерседес” Ричарда. Она замедлила шаг, проходя мимо открытой двери, из которой запах бриллиантина выплескивался на панель, и увидела его - широкий, грузный, в своей обычной клетчатой рубашке, он сидел, ожидая очереди. Сердце ее устремилось к нему - ей не хотелось, чтобы он стригся. Ричард увидел ее, выбросил сигарету и, поднявшись с кресла, вышел на улицу. - Не хочешь чуть-чуть прокатиться? Это “чуть-чуть” прозвучало для нее укором. Она ведь избегала его. Он стоял, моргая на ярком солнце, незащищенный, неуверенный в следующем шаге, - неприкаянный призрак, оставшийся от развеявшегося сна. Как странно, подумала Руфь, что можно спать с человеком и видеть в нем лишь постороннего человека - не больше. Она пожалела Ричарда и, согласившись прокатиться, поставила на переднее сиденье пакеты с покупками - громоздкие и шуршащие, словно старухи-компаньонки. В его машине знакомо пахло немецкой кожей, американскими конфетами, пролитым вином... Ричард выбрался из центра и повел машину мимо типичных коннектикутских домиков, глубоко и плотно упрятанных в одеяла зелени, - к городской окраине, где вдали от воды еще сохранился заповедный редкий лес. - Я скучаю по тебе, - сказал он. Руфь почувствовала, что не может не сказать: “Я тоже по тебе скучаю”. - Тогда что же происходит? Вернее, почему ничего не происходит? Разве я сделал что-то не так? Руфи бросилось в глаза, пока они, подпрыгивая на выбоинах давно не ремонтированной дороги, ехали к пруду, где зимой детишки катаются на коньках, - что иные деревья, высохшие, умирающие, уже начали терять листву. - Ничего, - ответила она. - Ничего преднамеренного в моем поведении нет - просто дел прибавилось, кончилось лето. Все зверье возвращается в свои берлоги. Желтые пятна мелькали за косматым черным облаком его волос. - Знаешь, - сказал Ричард, - я ведь могу осложнить тебе жизнь. - Каким образом? - Сказать все Джерри. - Зачем тебе это? - Я хочу тебя. - Не думаю, чтобы таким путем ты меня получил. - Я ведь знаю тебя, Руфи-детка. Я так хорошо тебя знаю, что могу сделать тебе больно. - Но не сделаешь. И вообще не пора ли тебе подыскать другую даму сердца? Он рассказывал ей о романе, ускорившем его охлаждение к Салли; да и о других романах тоже. Руфь чувствовала себя тогда оскорбленной, хоть и промолчала: эти женщины показались ей такими вульгарными, да и Ричард говорил о них с нескрываемым презрением. Он свернул на проселочную дорогу - две колеи в траве, - что вела к пруду. Дальше путь преграждала цепь; Ричард остановил машину. Между ними на переднем сиденье стояли пакеты с продуктами. На той стороне пруда одинокий рыбак общался со своим отражением. Было утро; дети, собиравшиеся здесь в течение всего лета, сейчас сидели в школе; она оставила Джоффри на попечении маляра, сдиравшего обои в гостиной, и обещала вернуться через полчаса. Все это промелькнуло в ее мозгу, пока она ждала, что предпримет Ричард. Он спросил ее: - У тебя кто-то есть? - Кроме Джерри? Другой роман? Не будь мерзким. Если бы ты хоть немного знал меня, ты бы даже не спрашивал. - Возможно, я тебя и не знаю. |
