|
Затылок у него оказался тверже ее руки; она подвернула большой палец - боль застлала ей глаза. Ничего не видя, она молотила и молотила эту упрямо склоненную башку, не в состоянии одной рукой - потому что другой продолжала сжимать разливательную ложку - добраться до глаз, до его полного яда рта. Когда она замахнулась на него в четвертый раз, он встал и, схватив ее запястье, так сжал, что тонкие косточки хрустнули. - Ты, истеричная холодная стерва, - ровным тоном произнес он. - Никогда больше не смей ко мне прикасаться. - Он произнес это, отчеканивая каждое слово, и лицо, которое, наконец, смотрело на нее, было хоть и красное, но смертельно-спокойное, - лицо подрумяненного трупа. Кошмар начался. Двое старших детей умолкли. А Джоффри плакал и плакал, терзая всем нервы. Эластичный бинт двойной петлей туго обвивал его голые плечики, так что пухлые ручки беспомощно висели, как у обезьянки. Джерри сел и взял Джоффри за руку. - Ты умница, что хотел прочесть со мной молитву, - сказал он. - Но благодарственную молитву читает всегда только один человек. Может быть, на этой неделе я научу тебя этой молитве, и тогда в будущее воскресенье ты скажешь ее вместо папы. О'кей? - О-о-о... - продолжая всхлипывать, малыш попытался выразить свое согласие. - О-о-о... - шепнула Джоанна на ухо Чарли; тот фыркнул, бросил искоса взгляд на Руфь и снова фыркнул. А Джерри продолжал уговаривать Джоффри: - Ты умница. Ну, перестань же плакать и ешь горошек. Дети, верно, наша мама молодчина, что приготовила нам такой вкусный горошек? А папа сейчас нарежет вкусное жаркое. Где эта чертова вилка для жаркого? Извините, все извините. Джоффри, прекрати. Но Джоффри никак не мог остановиться: все тельце его сотрясалось, события последних минут снова и снова возникали в памяти. Руфь обнаружила, что тоже дрожит и не может произнести ни слова. Она не могла подладиться к Джерри, старавшемуся шутками и прибаутками вернуть детям хорошее настроение, заставить их снова полюбить его, и чувствовала себя лишней. На кухне, принявшись мыть посуду, Руфь разрыдалась. Сквозь оконные стекла, на которых появились первые ломаные штрихи дождевых струек, она видела, как Джоанна, Чарли и двое соседских детишек играют в большой зеленый мяч под темным, фиолетовым небом. Джоффри она уложила наверху спать. В кухню вошел Джерри, поднял вилку с пола и, став рядом с женой, молча взял полотенце и принялся вытирать посуду. Она уже забыла, сколько месяцев тому назад он последний раз помогал ей с посудой. И сейчас в этой его молчаливой помощи она почувствовала что-то угрожающее и заплакала сильнее. - В чем все-таки дело? - спросил он. От слез у нее драло горло и трудно было говорить. - Извини меня за эту вспышку, - сказал он. - Я не в себе эти дни. - Из-за чего? - О... из-за всякого разного. Близость смерти? Я перестал об этом думать и просто начал умирать. Посмотри на мои волосы. - Это тебе идет. Ты стал красивее. - Наконец-то, да? То же и с работой. Чем меньше я рисую, тем больше меня любят. Им нравится, когда я говорю. Я стал чем-то вроде подставного лица вместо Эла. - Ты мог бы уйти. - Когда у меня столько детей? - Эти вытирать не надо. Поставим остальные на сушилку. - А ничего, что дети бегают по дождю? - Пока он еще не такой сильный. - Может, взять их с собой в кегельбан поиграть в шары, когда дождь разойдется? - Они были бы счастливы. |
